1945
В январе последнего года войны началась подготовка к Висло-Одерской операции – планировался ход боевых действий, накапливались боеприпасы, горючее. Начать наступление намечалось 20 января, но премьер-министр Великобритании У. Черчилль попросил И. В. Сталина о помощи – англо-американские войска испытывали трудности на Западном фронте. Подготовку к операции ускорили, и 14 января Красная армия перешла в наступление.
Дивизия отца за три дня с боями преодолела расстояние до Варшавы и заняла её вместе с частями Войска польского и другими соединениями фронта. Весь город лежал в руинах, запорошенных снегом. Из миллиона трёхсот тысяч довоенного населения к этому дню осталось лишь сто шестьдесят тысяч человек. Истощённые, в лохмотьях, они бродили по улицам как призраки. На какой-то площади польские солдаты хором распевали «Варшавянку», потом установили флаг Польши над полуразрушенным зданием театра. Отцу вспомнилась Советско-польская война, он подумал, что кто-то из этих солдат мог стрелять в него в 1920 году…
Из Варшавы пошли дальше на Запад. К этому времени Красная армия уже овладела Краковым, Лодзью, Познанью. В начале февраля дивизия отца форсировала Одер у города Кюстрин. До Берлина оставалось всего 60 километров! Отец вспоминал, как сокрушался тяжелораненый боец: «Да что же это, братцы, чуть-чуть не дошёл до логова фашистского зверя!» Вся дивизия мечтала о том, как вступит в поверженный Берлин. На дорогах у границы рейха появлялись самодельные щиты с надписью «Вот она, проклятая Германия!».
Но у командования были другие планы – дивизию повернули на север для наступления на Данциг и Гдыню. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, за 10 дней удалось продвинуться лишь на 50 километров. Эти бои неожиданно оказались для отца последними. Старые раны напомнили о себе осложнениями. Врачи были непреклонны: необходимо лечиться. 22 февраля вручили предписание: «Убыть на курортно-санаторное лечение в г. Кисловодск». Так для него закончилась война. Попрощавшись с бойцами и командирами, отправился в тыл. По дороге заехал к семье, мама с сестрой тогда жили у своих родителей в Рыбинске.
После лечения отец ещё надеялся вернуться на фронт – его дивизия дралась за Берлин, но командование распорядилось иначе: отца отправили на учёбу в Академию Генерального штаба.
Война закончилась. Мама рассказывала: узнав о капитуляции Германии, весь город выплеснулся на улицы, незнакомые люди обнимали друг друга, целовались, плакали от счастья. Тысяча четыреста дней неимоверных потерь, лишений и страданий были позади. Впереди – новая, мирная жизнь, надежды, мечты.
Отец очень хотел сына, но опять родилась девочка, моя вторая сестра – Женя. Это было в самом конце 45-го. Мама с двумя дочерьми оставалась у родителей в Рыбинске, отец учился в Москве. Рьяно изучал оперативное искусство и стратегию, новейшее вооружение и военную технику. Остальные дисциплины определил для себя бесполезными: чему тыловые теоретики могли научить его, прошедшего всю войну в пехоте командиром полка, бригады, дивизии? Вместо этих занятий отправлялся в знаменитую «Ленинку» – крупнейшую библиотеку Европы. Здесь, в легендарном доме Пашкова он допоздна просиживал за редкими книгами. Больше всего интересовался историей.
Когда-то, ещё до войны, увлёкшись декабристами, отец в назидание послал маме брошюру о Марии Волконской, как образце преданной и верной жены. Теперь, изучая в «Ленинке» материалы о декабристах, отрыл, что на каторге у Марии Волконской был любовник – итальянец Поджио. Моя двоюродная сестра Галя вспоминала один из приездов отца к братьям в Ордженикидзе (теперь Владикавказ): «Как сейчас вижу сверкающие безумным блеском глаза дяди Ильи и слышу его возмущённо-изумлённый голос. – Поджио! Поджио! – восклицал он. – Ты представляешь, что я послал ей?! – обращался он к моему отцу. И похоронены они рядом – Мария Волконская, князь Волконский и Поджио! Как это он мог допустить?! – негодовал дядя Илья с такой свирепостью, словно это ему, а не Волконскому наставили рога».
Широта и разнообразие интересов отца, его любознательность и пытливость иногда озадачивали. В другой свой приезд на Кавказ он попросил Галю взглянуть в окно и поинтересовался: «Почему на здании напротив два этажа разделяет полоса?» Сестра не знала. «Ты не наблюдательна и не любопытна, это надстройка над бывшей казармой и конюшнями Тенгинского 77-го пехотного полка, в котором служил Лермонтов».