1943
В начале 1943 года было принято решение об очередной наступательной операции на Ржевском направлении. Ржевско-Вяземский выступ, в котором находилось больше половины сил немецкой группы армий «Центр», отстоял от Москвы всего лишь на 200 километров. Ржев был кошмаром маршала Жукова: все предыдущие попытки взять этот город проваливались, потери наших войск были чудовищными. Стихотворная строчка Александра Твардовского «Я убит подо Ржевом» вмещает сотни тысяч человеческих судеб.
Бригаду, которой командовал отец, переподчинили 31-й армии, поставили задачи. Началась подготовка к наступлению, но противник перехитрил. Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Гюнтер фон Клюге убедил Гитлера: чтобы не повторить судьбу армии Паулюса под Сталинградом, Ржевско-Вяземский плацдарм необходимо оставить и отвести войска на заранее подготовленные новые оборонительные рубежи. Отход проводили скрытно и очень организованно под прикрытием арьергардных отрядов, которые наше командование долго принимало за основные силы врага. Когда красноармейцы вошли в Ржев, город оказался пустым. Операция по окружению и разгрому группировки вермахта превратилась в операцию по преследованию отходящего противника. А преследовать его было нелегко: отступая, гитлеровцы взрывали мосты, разрушали железные дороги, минировали огромные территории. Тут ещё началась весенняя распутица. Повозки застревали в грязи, лошади выбивались из сил, руками вытягивали застрявшие пушки. Бригада отца наступала на Сычёвку, в которой ещё недавно располагался штаб 9-й армии рейха во главе с генерал-полковником В. Моделем.
На подступах к Сычёвке, пытаясь задержать продвижение наших войск, немцы взорвали мосты и плотину на Вазузе. Поверх льда хлынул поток воды, но сапёры быстро соорудили настил. Стрелковые полки переправились на другой берег реки и 8 марта очистили Сычёвку от врага. Измотанные наступательными боями, войска Западного фронта в конце месяца остановились и перешли к обороне. Окружить и разгромить группировку врага не удалось, но фронт отодвинулся от Москвы ещё примерно на 150 километров. Кроме Сычёвки и Ржева, Красная армия освободила Гжатск (теперь Гагарин), Белый и Вязьму.
Война на участке Западного фронта перешла в окопную стадию. Отец воспользовался этим и исхитрился повидаться с мамой и Ирой. Сестра вспоминала: «Бригада отца понесла большие потери и была отправлена на пополнение в тыл в нескольких километрах от передовой. Не знаю, как удалось папе оформить документы на маму, но по легенде она была медсестрой, возвращающейся из госпиталя в часть. За нами приехал «Студебеккер», и мы отправились в путь. Не помню, сколько дней мы пробирались к фронту, помню, как прятали меня маме под ноги при проверках документов, как при приближении к линии фронта всё чаще рвались вокруг нас снаряды. Папина часть стояла в лесу, в пяти километрах от линии фронта, но для бойцов это был глубокий тыл. Солдаты поставили в лесу избушку из брёвен, рядом выкопали щель, в которой мы с мамой прятались во время обстрела. Солдаты отдыхали после тяжёлых боёв, приводили себя в порядок, сновали туда-сюда по лесу в поисках грибов и ягод. Время было летнее, местные жители из окрестных деревень бежали на восток, поэтому в лесу хозяйничали только военные. Помню, как солдаты принесли мне в пилотках землянику, у многих из них дома остались дети, и некоторые с интересом рассматривали и расспрашивали меня. Один молодой солдатик принёс мне птенчика. То ли он выпал из гнезда, то ли гнездо сорвало осколком снаряда, но крохотный птенчик оказался на земле. Мы питались тем, что готовили солдаты в полевой кухне, в основном кашей, ею я и кормила птенчика, а он радостно прыгал вокруг меня, не умея летать. Солдатик как маленький ребёнок радовался этой птице и играл вместе со мной. Заботился о нас и обустроил наш быт незаменимый Федя, папин ординарец, преданный ему и нам бесконечно. Он был сиротой, и папа заменил ему отца, а мы с мамой стали его семьёй. Он писал нам с фронта смешные и трогательные письма, начинавшиеся неизменной фразой: «Здравствуйте, дорогая Надежда Михайловна и наша дочка Ирочка…».
Начиналось очередное наступление наших войск, папе стало не до нас, и вскоре мы с мамой тем же порядком были срочно вывезены на восток и благополучно вернулись в Чкалов».
* * *
В июне отцу приказали передать бригаду своему заместителю и прибыть в штаб армии за новым назначением. Замполит Б. А. Питерский обнял отца:
– Не хочется терять такого командира и друга, ох, как не хочется! Но за тебя я рад! Раньше не говорил, теперь можно. Смотрел на тебя, и грызла обида: сколько можно ходить в полковниках и командовать бригадой?! И это с твоими-то командирскими способностями, геройством и заслугами! Теперь, ясное дело, комдивом будешь!
– Ну, это ещё бабушка надвое сказала. Могут и на бригаду поставить – вон у соседей командир тяжело ранен, в госпиталь повезли.
– На бригаду! Ну ты сказал! Дивизию принимать будешь. Спорим?
Перед самым отъездом уже возле машины отец на прощанье ещё раз обнялся с замполитом.
– Командир, ты бы вступил наконец в партию – вполголоса посоветовал Питерский.
В штабе отец получил предписание: «Гвардии полковнику Подберезину Илье Михайловичу. С получением настоящего предписания предлагаю убыть в штаб 277-й стрелковой дивизии для дальнейшего прохождения службы в должности командира 854-й стрелкового полка…» Полка? – не поверил своим глазам отец. Перечитал: полка. Это было понижение. Незаслуженное. Несправедливое. И поэтому обидное вдвойне. С несправедливостью он не мог примириться никогда. На протяжении всей жизни. В 1985 году к сорокалетию Победы в войне проводилась кампания по награждению ветеранов. Пришло письмо:
«Уважаемый тов. Подберезин Илья Михайлович!
Приказом министра обороны СССР от 6 апреля 1985 года № 82 за храбрость, стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, и в ознаменование 40-летия Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов Вы награждены орденом Отечественной войны II степени.
Поздравляю Вас с высокой государственной наградой. До вручения ордена Вам разрешается носить орденскую ленту на планке.
Командующий войсками Краснознамённого Прибалтийского военного округа генерал-полковник А. Бетехнин».
– Второй степени?! – негодовал отец. – Хорошо ещё, что у этого ордена нет третьей степени! Это действительно было несправедливо – орденом II степени награждали рядовых солдат и младших офицеров, не имевших ни одного другого ордена или медали и не получивших ни одного ранения. Всем остальным полагался орден I степени. Так определял Указ Президиума Верховного Совета СССР, опубликованный в газетах.
Отец отправил поздравительное письмо обратно, приложив ответ из пяти слов: «Орден принять отказываюсь. Обижен несправедливостью».
Он был в известной мере человеком крайностей. Ради того, кому верил и кого любил, был готов снять последнюю рубашку. Если же считал человека недостойным, а тем более непорядочным – никаких компромиссов. Прямо по Достоевскому: «Широк человек, слишком даже широк, я бы сузил».
У него было гипертрофированное чувство собственного достоинства, а представления о чести напоминали средневековые рыцарские уставы.
Абсолютный нонконформист, он, если был уверен в правоте, всегда отстаивал перед начальством своё мнение. Никогда не пытался угодить командованию. Короче говоря, был неудобным подчинённым. В этом – одна из причин его карьерных зигзагов.
* * *
В штаб Армии приехал И. Г. Эренбург. Всю войну он был военным корреспондентом «Красной звезды». Теперь добавилась новая работа – Илья Григорьевич собирал материал для своей будущей книги «Война». Попросил порекомендовать ему интересных собеседников. Предложили отца, и через час они уже знакомились. Эренбург удивился, узнав, что отец до начала войны успел прочитать в журнале «Знамя» его роман «Падение Парижа». Остолбенел, когда командир-пехотинец процитировал на память запомнившуюся фразу из текста. Очень довольный, писатель, прежде чем углубляться в разговор, попросил заправить редакционную машину – не рассчитали с маршрутом. Отец поинтересовался:
– Значит, как у Ильфа и Петрова: идеи ваши, а бензин всё-таки наш?
Оба взорвались таким хохотом, что за дверями два автоматчика охраны изумлённо переглянулись.
Они увлечённо проговорили много часов и расстались очень довольные друг другом. После выхода «Войны» Эренбург подарил отцу экземпляр с дарственной надписью. Эта книга до сих пор хранится у моей сестры. А у меня – их переписка, растянувшаяся на 24 года. Последнее, очень короткое письмо Илья Григорьевич написал отцу в 1966 году. Он был уже тяжело болен.
* * * В конце лета войска Западного фронта вновь двинулись на запад. Отец получил новое назначение, стал командиром 692 –го стрелкового полка 212-й стрелковой дивизии. Этим полком он будет командовать почти полтора года.
В сентябре полк вступил на многострадальную землю Белоруссии, к концу месяца стоял уже на подступах к Кричеву. Этот город был важным железнодорожным узлом, хорошо укреплённым опорным пунктом, защищённым с востока широкой, труднопреодолимой рекой Сож.
Взять Кричев должны были три стрелковые дивизии: 212-я и 385-я атакой с севера, 369-я – с юга. В первом эшелоне 212-й дивизии атаковать приказали полку отца. Разведчики, которым дружно помогали местные жители и партизаны, очень быстро вскрыли систему огня и организацию обороны противника – вскоре все необходимые данные уже лежали перед отцом.
Прежде всего нужно было решить, как перебраться через широкую реку. Оборону всегда легче держать по берегу – во время переправы атакующие беспомощны. Отец вспоминал, сколько малых и больших рек довелось преодолеть за годы войны. И всегда это была игра в прятки со смертью, замечательно описанная А. Твардовским:
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода, —
Ни приметы, ни следа.
К вечеру план был готов и продуман во всех деталях. Отец собрал командиров подразделений, поставил им задачи. Укрывшись в лесу на восточном берегу, бойцы сколачивали плотики для передовой штурмовой группы. Ночью 1-й батальон полка под командованием капитана Мыцыка после мощной артподготовки форсировал реку севернее Кричева и атаковал центр города, прикрывая переправу основных сил полка. Следом бросился 2-й батальон капитана Хилько. Чтобы переправиться через реку, в ход пускали пустые ящики из-под снарядов, любые подручные средства. Остальные подразделения под огнём в ледяной воде пересекали Сож вплавь.
В это же время с юга город атаковала 369-я стрелковая дивизия генерала М. Д. Максимцева. Ожесточённые уличные бои шли всю ночь. Замполит отца подполковник М. Тельный в своих воспоминаниях писал: «Из каждого дома, из каждого погреба штыком и гранатой выбивали наши солдаты фашистов». К утру немцев в городе не осталось. В тот же день Верховный главнокомандующий своим приказом за героизм и мужество в бою присвоил 212-й стрелковой дивизии наименование «Кричевская».
Из Кричева полк двинулся на Могилёв. В освобождённых белорусских городах и деревнях люди встречали наши войска со слезами на глазах. Старухи истово крестили бойцов, мужчины, кто мог держать оружие, шли в добровольцы. К полку присоединялись партизанские отряды. Всего из восточной Белоруссии в состав Красной армии влилось 35 партизанских бригад и 15 отрядов, около 50 тысяч человек, почти все со своим оружием.
Осень 1943-го была дождливой, дороги превратились в сплошное месиво. Измотанные солдаты, уже прошедшие с тяжёлыми боями более 200 километров, тащили – где с помощью лошадей, а где вручную – и пушки, и снаряды к ним. Вместе с тылами отстали боеприпасы, горючее, фураж, продовольствие. В октябре изнурённые подразделения вышли к реке Проня у города Чаусы и упёрлись в немецкую оборону. Рубеж Витебск – Орша – Могилёв гитлеровцы решили удерживать любой ценой. 200 000 человек мирного населения были брошены на строительство укреплённых пунктов, дотов, дзотов, блиндажей. Траншеи соединялись ходами сообщений, перед ними – три – четыре ряда колючей проволоки, передний край был усеян противотанковыми и противопехотными минами. Высокий западный берег Прони превращал немецкие позиции в неприступную крепость.
Тем не менее командующий Западным фронтом В. Д. Соколовский отдал приказ о наступлении. Все атаки разбивались о немецкую оборону, наши войска несли тяжёлые потери. За неделю ожесточённых боёв соединениям фронта удалось захватить лишь несколько небольших плацдармов на западном берегу Прони.
Вскоре на передовую перебросили штрафные роты и батальоны. Эти подразделения появились в Красной армии в 1942 году, чтобы, как гласило положение, утверждённое Г. К. Жуковым, «дать возможность бойцам и младшим командирам, провинившимся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, кровью искупить свою вину перед Родиной отважной борьбой с врагом на трудном участке боевых действий». Штрафников ставили в первые ряды наступающих на самых трудных участках. Они несли огромные потери, и мало кто оставался в живых после одной – двух атак.
В безуспешных попытках прорвать немецкую оборону на могилёвском и оршевском направлениях, продолжавшихся полгода, Западный фронт потерял убитыми и ранеными 330 587 человек. Сталин направил для разбирательства в Ставку фронта Чрезвычайную комиссию во главе с Г. М. Маленковым. Работа комиссии завершилась докладом Сталину: «Все операции закончились неудачно, и фронт поставленных Ставкой задач не решил. Ни в одной из перечисленных операций не была прорвана оборона противника, хотя бы на её тактическую глубину, операция заканчивалась в лучшем случае незначительным вклинением в оборону противника при больших потерях наших войск».
Тут же были сняты с должностей командующий Западным фронтом генерал армии Соколовский, командующий артиллерией фронта генерал-полковник артиллерии Камера, начальник разведотдела фронта полковник Ильницкий. Многие командиры рангом пониже получили суровые приговоры военного трибунала, вплоть до расстрела. 212-й стрелковой дивизии повезло – её действия оценили положительно. Комдива и командиров полков даже наградили грамотами Президиума Верховного Совета СССР.