Мартынов, А. Беженская эпопея: страницы истории / А. Мартынов // Кобрынскі веснік. – 1999. – 28 красавіка, 19 мая, 26 мая, 9 чэрвеня.
Как отразилась Первая мировая война на судьбах жителей Кобринщины начала 20-го столетия.
БЕЖЕНСКАЯ ЭПОПЕЯ
страницы истории
В этом году исполняется 85 лет с начала первой мировой войны, принёсшей так много бед и страданий человечеству. О её причинах, ходе, результатах написано много. Как же отразилась она на судьбах конкретной группы людей — жителей Кобринщины начала 20-го столетия? Рассказ об этом в материале, подготовленном старейшим жителем Кобрина А. М. Мартыновым.
В долгой веренице минувших столетий военные лихолетья периодически обрушивались на Кобринщину. В глубокую старину от вражеских набегов население спасалось бегством в лесные чащобы и непролазные трясины здешних необозримых болот. Причем беспощадному разорению, а то и полному уничтожению преимущественно подвергались группы селений, оказавшихся на пути неприятельского нашествия. Однако без преувеличения можно утверждать, что военные испытания прошлого как по своей масштабности, так и по последствиям несравнимы с тем, что выпало на долю кобринцев в Первую мировую войну. И как ни странным это может показаться, но первопричиной обрушившихся бедствий лишь косвенно оказалась “вражья сила”. Непосредственным виновником всенародного горя стало начальственное недомыслие, о котором поведаем далее.
Парад Кобринских полков
С оглядкой на близость границы с Восточной Пруссией русское правительство держало на западных окраинах империи значительные воинские силы. Поэтому издавна в Кобрине квартировали 149-й Таманский и 150-й Черноморский пехотные полки.
Своеобразной прелюдией Первой мировой войны в Кобрине стал необычный парад этих полков. В самый канун отправления на фронт состоялось символическое прощание личного состава воинов с горожанами. С этой целью на обширном городском выгоне, примыкавшем к Заводской (ныне Красноармейской) улице, который обычно служил для учебных стрельб полиции, были выстроены побатальонно стройные колонны в походном снаряжении. Как повелось, вначале представители военной и гражданской властей обменялись пламенными патриотическими речами. Затем, после торжественного молебна о даровании российскому христолюбивому воинству победы над супостатами, наступило более впечатляющее действо. Офицерский состав обоих полков построился в длиннющую шеренгу, держа у носков сапог обнаженные шашки. Их клинки полковые священники окропили освященной водой, напутствуя таким образом воинов на предстоящие ратные подвиги за веру, царя и отечество.
Военный ураган на Западе
В течение всего последующего года военный ураган бушевал где-то вдали, на землях «Царства Польского». Уже с начала 1915 г. по август глухое ворчание отдаленной канонады в безветренные дни напоминало кобринцам, что возле Белостока мужественно оказывает врагу многомесячное сопротивление захудалая Осовецкая крепость. Слушателям невольно думалось: то ли дело соседняя первоклассная Брестская твердыня, под мощной защитой которой можно чувствовать себя в полнейшей безопасности.
Однако в летние месяцы 1915 г. под натиском превосходящих сил противника русская армия, недостаточно вооруженная и зачастую управляемая бездарным руководством, с боями медленно откатывалась на восток. Уже в середине августа под угрозой оказаться в окружении без сопротивления была сдана Брестская крепость, казавшаяся столь неприступной, на которую возлагались преувеличенные надежды командования. Тем не менее русские войска оказывали ожесточенное сопротивление к востоку от Бреста, нанося врагу огромный урон. О его масштабах наглядно свидетельствовало множество обширных немецких кладбищ с сотнями захоронений, которые были обильно разбросаны по Кобринскому уезду.
Война приближается
Впервые кобринцев из относительной безмятежности вырвало известие о появлении на Брестском шоссе верениц подвод с польскими беженцами, поток которых непрерывно возрастал. Вскоре в их однородную массу стали вклиниваться воинские обозы. В центре Кобрина на подмогу обветшавшему деревянному мосту через реку Мухавец саперами был спешно наведен понтонный мост. А невдалеке от мостов, на пологом берегу реки, в «Свинячьем подречье», с раннего утра заседала оценочная комиссия, которая закупала сперва от польских беженцев, а затем от местного населения лошадей и коров, гурты которых своим ходом направлялись на восток.
По приказу верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, приверженца безнадежно устаревшей военной теории «выжженной земли», оставляемые противнику деревни подлежали беспощадному уничтожению, а их жители принудительно эвакуировались вглубь страны. Причем если в польских губерниях этот приказ носил, скорее, испытательный характер, осуществлялся с оглядкой, ограничиваясь выселением жителей с территорий, где непосредственно проводились военные операции, то к востоку от Буга этот приказ выполнялся с особенным рвением, от чего, в первую очередь, пострадал смежный Кобринский уезд.
Испытавшие на себе в детстве кошмарное начало многострадального беженства, спустя десятилетия местные старожилы с ужасом вспоминали, как это происходило в действительности.
Теория «выжженной земли»
О близящемся фронте заранее оповещали раскаты артиллерийской канонады. Затем под ее аккомпанемент на притихших деревенских улицах появлялся отряд казаков, на которых возлагалась обязанность превратить цветущее селение в безжизненную зону. В зависимости от каприза казачьего командира допускался полный произвол в сроках, пре-доставляемых жителям на сборы. Ссылки на суровые приказы, словесные увещевания, а то и плетки ретивых служак быстро раскаляли до крайности обстановку паники. Все это сопровождалось бабьими причитаниями, ревом перепуганной детворы, руганью ошалевших мужиков и надрывным мычанием коров, согнанных с пастбищ в неурочную пору. Для предотвращения возможных попыток возвращения вереница подвод, груженных случайно попавшим под руку добришком, до ближайшего большака, соединявшегося с Московским шоссе, обязательно конвоировалась казаками. Вслед за возами шли привязанные к ним коровенки. Мало того, как только подводы выезжали за околицу, на противоположной стороне уже полыхали подожженные жилища.
Скорбный поход
Неимоверно изнуряющим был этот многоверстный поход в знойную засуху, с тучами неподвижно висящей удушливой пыли. Острота положения усугублялась тем, что нечем было утолить мучительную жажду людских масс и скота, поскольку придорожные колодцы и редкие водоемы были вычерпаны до дна. Особенно пагубно это отражалось на детворе и стариках. Какое же множество беженских могил оставили вдоль дорог бесконечные беженские обозы!
Лишь за сотни верст от настигавшего фронта, в Бобруйске, а то и у самого Днепра, в Рогачеве, заканчивался этот скорбный поход. Там в точности повторялось то, что еще так недавно наблюдалось в Кобрине. Комиссии закупали лошадей с подводами и коров, а их владельцев загружали в теплушки для отправки к новому месту жительства. Естественно, столь крутая ломка веками устоявшегося быта воспринималась особенно болезненно, поскольку домоседливой Кобринщине были полностью неведомы отхожие промыслы, столь распространенные в иных местах. Побывать на далекой чужбине доводилось только молодым рекрутам, завербованным “в москали”, как здесь говаривали в те времена.
Беженцы из Кобрина
По такому сценарию происходила обычная эвакуация селян. С горожанами власти повели себя иначе, по-видимому, с оглядкой на то, что все еще не последовала официальная отмена пресловутого екатерининского закона о черте оседлости евреев. Принудительная эвакуация, таким обра- зом, их не коснулась. Попутно не лишне будет напомнить, что подавляющее большинство кобринского населения составляли евреи, среди которых не оказалось желающих добровольно покинуть обжитые места. Иначе обстояло дело с мещанами-земледельцами, обладателями собственных лошадей. В подавляющем большинстве они предпочли последовать примеру крестьян, отправившись в неведомую даль на собственной “тяглой силе”. Безлошадным мещанам, равно как семьям служилого люда, предоставлялись товарные вагоны, оборудованные нарами и приспособленными для перевозки солдат. Эвакуированным чиновникам выдавались трехмесячные оклады-подъемные. На одну семью разрешалось брать не более десяти пудов клади. На значительных станциях круглосуточно работали пункты питания, снабжавшие изголодавшихся горемык горячей едой.
Согласно плану эвакуации для размещений Кобринских учреждений предназначались города Калужской и Тамбовской губерний. В эти же губернии рекомендовалось направляться прочим кобринцам. Впрочем, большинство предпочло не внять начальственным указаниям, а самовольно расселиться по необозримым просторам земли русской, благо транспорт был бесплатным. Многие добирались до Кавказа, а то и переваливали за Уральский хребет. Новоселов принимали радушно, ведь после массовой мобилизации мужчин в армию повсюду ощущался недостаток рабочих рук.
Нелегкое возвращение
Вскоре после возникновения массового беженства повсюду в стране стали возникать беженские комитеты. Их целью было оказание столь необходимой помощи сотням тысяч семейств.
После заключения в 1918 г. Брестского мирного договора эта организация была переименована в Пленбеж. На этот раз главное внимание уделялось обмену военнопленных, а уж потом содействию возвращению беженцев. Впрочем, вследствие разбушевавшегося революционного хаоса и Гражданской войны семьям удалось вернуться в родные края уже в 1918 г. Особенно остро заболевшим ностальгией было невтерпеж дожидаться официального разрешения беженского вопроса. Когда активные боевые действия поутихли, перейдя в крупномасштабную позиционную войну, отдельные смельчаки делали попытки пробраться на запад через достаточно прозрачную линию фронта. Для перевозки движимого имущества вскладчину приобреталась лошаденка с повозкой. А в остальном со значительными вариантами повторялось то, что происходило в 1915 г., на этот раз в западном направлении.
Для остальной массы беженская страда завершилась лишь в самом конце 1923 г. И если в 1915 г. необозримые обозы полешуков были вынуждены обратиться в бегство доподлинно всем миром, что, естественно, являлось немалой моральной поддержкой, то для преодоления обратного пути зачастую следовало проявить недюжинную собственную инициативу, судорожно разузнавая, где и когда формируются железнодорожные эшелоны, а то и отдельные вагоны для “репатриантов” (вскоре стало популярным такое словечко). Нелишним будет вспомнить, что в России в это время продолжала бушевать революционная неразбериха. Кому же было дело до судеб этих бедолаг?
Барановичское чистилище
Тем временем основная территория, откуда исходил главный контингент беженцев (а их по официальным данным насчитывалось свыше трех миллионов, в том числе из одной лишь Гродненской губернии — 750 тысяч), оказалась в границах возрожденной Польши. И откуда бы ни стремились в родные места потоки возвращенцев, всех без исключения польские власти направляли в Барановичский отстойник-чистилище. Там на городской окраине располагался в бывших бараках для военнопленных центральный карантин для репатриантов.
В течение двух недель в неимоверной скученности на его не особенно комфортабельных нарах возвращенцы могли вволю поразмышлять о предстоящей новой жизни. Изначально карантин предназначался для предотвращения возможного завоза эпидемических заболеваний. Наряду с этим сотрудники польской дефензивы с пристрастием просеивали подозреваемых, в результате чего потенциальные большевистские агенты, «вывротовцы», немедленно возвращались обратно.
Первая встреча репатриантов с обновленным обликом родины оказалась отнюдь не радужной. Вконец растерявшихся от обилия новизны людей на каждом шагу в карантине ошарашивал назидательный окрик многочисленных полицейских: «Пся крев, тутай вам не большевия, а паньство польске». Для большего подтверждения сказанного нередко в ход пускались резиновые палки. В довершение сюрпризов в подаваемой изголодавшимся возвращенцам похлебке нередко плавали жирные белые черви… Было над чем крепенько призадуматься «прибышам».
Разоренные гнезда
А то, что встречало экс-беженцев на родимом подворье, способно было повергнуть в отчаяние самого завзятого оптимиста. Лишь в виде исключения некоторым счастливчикам удавалось застать относительно уцелевшее жилье с хозяйственными строениями. В подавляющем большинстве следы бывших построек удавалось установить только по ожерелью валунов, служивших некогда примитивным фундаментом. Не менее горестные раздумья навевали встречи с заброшенными пахотными участками. Только по волнистости бывших загонов не без труда удавалось определить границы собственных земельных участков. В отсутствие хозяев они успели зарасти не только кустарником, но зачастую и настоящим мелколесьем.
И все же первоочередной заботой каждой семьи стало обеспечение себя на зиму каким ни на есть кровом. К счастью, в начале двадцатых годов природа оказалась милостивой к страждущему роду человеческому, необычно затягивая наступление зимней стужи.
Землянка – спасение и беда
На этот раз выход из положения подсказали окопы, которыми только что угасший пожар войны щедро нашпиговал белорусские поля. Ведь узкие ходы окопов регулярно перемежались глубоко врытыми в землю бревенчатыми землянками, которые надежно укрывали воюющих от любых превратностей погоды.
Благодаря взаимопо-мощи соседей возве-дение семейных земля-нок быстро спорилось. Мало-помалу возрож-дались своеобразно выглядевшие сельские улицы. Естественно, в дело шел самый фантас-тический стройматериал. А что касается изобретательности, то ее было не занимать людям, пережившим превратности беженской среды. Как-никак зимней стуже был поставлен достаточно надежный заслон. Увы, для многих семейств прозябание в неимоверной скученности и вопиющей антисанитарии растянулось на целый ряд кошмарных лет. Исподволь наживались неизлечимые хронические заболевания, не говоря уже об угрожающем росте смертности, особенно беспощадно косившей неокрепшие детские организмы.
Ананасы для новоселов
После наступления устойчивого мира на «крессы всходне» из всевозможных источников стала поступать разнообразная помощь. Стремясь заполучить симпатии новых граждан, составлявших подавляющее большинство местного населения, польское правительство делало попытки материально поддержать возвращенцев. Отчасти безвозмездно, отчасти на льготных условиях застройщикам выделялся строительный лес. Наиболее беспомощным регулярно выделялись скромные продовольственные пайки, а весной — посевной материал. В этом отношении для властей большим подспорьем оказалась американская благотворительная миссия, развернувшая широкую деятельность в поветовых центрах. Со складов этой организации «новоселам» выделялись продукты, одежда, обувь. Парадоксально, что пухнувшим от голода полешукам, истосковавшимся по любимой картошке и черному хлебу, изредка предоставлялась возможность полакомиться консервированными ананасами и сгущенным молоком. «Се ля ви», — говорят французы в подобных случаях.
А дело-то в том, что неимоверно обогатившийся на военных поставках американский военно-промышленный комплекс не учел возможности столь быстрой капитуляции Германии, поэтому склады были переполнены огромными запасами всевозможной продукции, не находившей сбыта в мирных условиях.
Во избежание гибели бесполезных накоплений, равно как из рекламных соображений, значительные партии разнообразной продукции в качестве щедрой гуманитарной помощи были направлены в разоренную многолетней войной Европу. Попутно кое-что перепало возрожденной Польше.
Еще более продолжительная и солидная подпитка поступала на Кобринщину по конкретным адресам от родичей, загнанных задолго до войны безработицей и малоземельем в США и Канаду. Немало их обогатила военная конъюнктура. Вот и откликнулись на отчаянный призыв «помогите» полузабытой родины, делясь с однофамильцами-горемыками «от щедрот своих». Попутно замечу, что в возрожденной Польше в послевоенные годы бушевала умопомрачительная инфляция (например, письмо стоило 2 миллиона), поэтому доллар являлся неоценимой поддержкой множеству репатриантов.
Трудные будни возвращенцев
К сожалению, мне не удалось встретить произведения, описывавшие трудовую героику на много лет затянувшегося восстановления у нас земледелия, в одночасье рухнувшего в 1915 г. Польская молодая администрация не была в состоянии оказать сколько-нибудь эффективную помощь множеству новоявленных «кресовяков», посвящая все внимание селу исконной Польши. Поэтому большинству наших земляков приходилось полностью полагаться на собственную тщедушную силенку. Долгое время при восстановлении плодородия сперва огородов, затем не столь отдаленных земельных участков неоценимую помощь оказывала лопата с мотыгой, постепенно вытесненные лошадьми с плугами.
В отличие от беспощадно испепеленных деревенских застроек городские почти полностью уцелели. А поскольку беженство вовсе не затронуло кобринского еврейства, составлявшего большинство горожан, да небольшой прослойки мещан, в основном старшего поколения, то сносный досмотр за покинутым жильем с их сто стороны был вполне обеспечен. Притом вернувшимся из беженства городским жителям досталось несравненно больше подачек от заокеанских благодетелей, поэтому для города последствия общенародного бедствия оказались несравненно легче.
Полещуки с чужбины
Но поскольку нет худа без добра, то беженство помимо отрицательных имело и положительные стороны. Речь, прежде всего, идет о колоссальной психологической встряске, благодаря которой на родину возвратились совершенно не те затурканные вековым бесправьем бедолаги, которых злая воля насильно сорвала с насиженных мест в скорбное странствие в 1915 г. Эпохальные события — Первая мировая война, революция, Гражданская война, свидетелями, а зачастую и непосредственными участниками которых подавляющему большинству довелось стать, не прошли бесследно. Под их воздействием окончательно выветрилась рабская психология, сформированное веками ощущение своей приниженности, неполноценности, взамен чего возникло чувство собственного достоинства, ранее полностью отсутствовавшее у недавних «крепаков».
Непосредственное приобщение к русской культуре, поголовное усвоение русского языка позволило «тутейшым» успешно противостоять двадцатилетним массированным потугам польской администрации полонизировать ершистых «кресовяков».
Разумеется, не могло пройти бесследно непосредственное общение с так непохожими друг на друга разнообразными народностями, их правами, образом жизни, с которыми по прихоти судьбы довелось впритык провести немало лет. А как много хорошего сметливые полешуки переняли на чужбине и в дальнейшем приспособили на родине! Что за беда, если не всегда и вполне успешными оказались попытки акклиматизировать у себя ряд привезенных экзотических для этих мест саженцев, но кое-что и удалось. Кому теперь, к примеру, ведомо, что в наши места даже помидоры были завезены беженцами, не говоря уже о великом множестве всего полезного, дотоле вовсе неведомого на Кобринщине.
А. Мартынов