ЖИВОМУ — ЖИВОЕ
Война есть одно из величайших кощунств
над человеком и природой.
Николай Мясковский
Народная пословица гласит: от добра добра не ищут. Жили Кузичи неплохо. Правда, и трудились не покладая рук. Григорий пахал, сеял, плотничал, Ирина вела хозяйство. А оно было не маленьким: коровы, лошади, волы, свиньи, куры, гуси. За всей живностью нужен уход да уход. Нелегко пришлось, пока стали на ноги старшие дети. Как могли, помогали сыну и невестке Андрей Матвеевич и Александра, а также родители Ирины.
У родных братьев Григория, Павла и Арсения, были свои семьи, но они (только позови), как по мановению волшебной палочки тут же являлись на помощь.
— Что, ученый-золоченый, — подбрасывал шпильку Павел, — косить — не пером махать?
— Некогда разговоры разговаривать, — злился на брата Арсений. — Чем помочь, Рыгорка?
— Заготовил дров, а надо перетащить их на дорогу и привезти. Одному не управиться.
— Когда поедем трелевать?
— Когда у вас с Павлом время найдется.
— Какие еще проблемы?
— Сено надо вывезти с острова.
— И это не беда. Пусть Ира готовит чарку и шкварку. Да наливки не забудет достать из подвала.
Говорилось всё это ради красного словца. Какая же хозяйка не угостит помощников? Не шуточное это дело — вытрелевать на дорогу тяжелые поленья, погрузить их на возы и привезти домой. А ведь еще и порезать, и поколоть помогут. И с сеном не меньше хлопот. Скосить травы такому мужчине, как Григорий, не так уж и тяжело, но один стог не сметаешь, тут нужен хороший помощник, а то и двое. Павлу и Арсению нелегко выкроить свободное время, но отказать любимому брату они не могут. Хорошо, что отец пока еще даст фору любому молодому, хоть сивый, но имеет силы.
Григорий также помогал Павлу и Арсению, как и они ему. После тяжелой работы, где одному никак не управиться, братья садились за стол. Под чарку и шкварку, жареную деревенскую колбасу и яичницу, капусту-шаткованку, солёные огурцы и горячую бульбу вели непринужденную беседу.
Уже после второй чарки крепкой Ирининой наливки переходили на политику.
— Поляки считают нас людьми второго сорта, — злился Арсений. — Обложили налогами. Без разбора хватают недовольных властью и отправляют в Картуз-Березу или Лукишки.
— Отольются им наши слезы, — поддакивал Павел. — Придут большевики и покажут им кузькину мать.
Григорий отмалчивался, что-то не спешили большевики в Повить.
— А придут ли? — срывалось с языка.
— Обязательно придут! — отвечали братья в один голос. — Не оставят нас один на один с пилсудскими прихвостнями.
И они пришли. Разбрелись по хатам. Усталые, голодные. Все, кроме командиров, в стареньких, потрепанных шинелях, без сапог, в обмотках… Набросились на еду, как три дня не евшая собака на кость.
— Да тут у вас все кулаки, — говаривал молодой, худой, шкура да кости, солдатик. — У нас, на Могилевщине, если у тебя две коровы и конь, ты — кулак!
— А кто такой кулак?
— Богатый селянин. Мироед. Как пишут в газетах, чуждый элемент! — объяснял идейный солдатик. — Таким не место в социалистическом обществе.
— И что с ними делают?
— Вы в самом деле такие наивные, или прикидываетесь? Отправляют в Сибирь песцов пасти! А их добро конфискуют.
— Растолкуй понятнее.
— Заберут в колхоз коней, коров, а кур, гусей и прочую живность пустят в продажу. В вашей деревне каждого второго можно раскулачивать, а то и всех подряд.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — вздыхали «несознательные» повитьевцы, а сознательные, такие, как братья Кузичи, считали, что эти солдатики компрометируют Советскую власть, нарочно рассказывают страшилки, чтобы напугать дураков.
Повитьевцам везло. До Кобрина почти полета вёрст. Дороги — хуже некуда. Так что Кобринское начальство не спешило посетить самую отдаленную деревню района, а если и приезжал кто-либо, то хитрые повитьевцы всем миром угощали его, отправляя обратно с полной торбой продуктов. Тут тебе и сало, и колбаса, и клюква с малиной, и, конечно же, бутылка отменного первача. А вот вокруг райцентра энкавэдисты находили врагов народа. Их было не так уж много. Еще совсем недавно раскрученный в СССР на всю мощь маховик репрессий сбавил обороты. Чехословакия и Польша под гитлеровской оккупацией. Фюреру неймется. Он стягивает войска к границе, и в любое время может переступить черту, за которой столкнутся две самые сильные армии в мире. Тут уж с людьми надо похитрее быть: даже можно поменять кнут на пряник.
Однажды Григория вызвали в лесхоз. По дороге гадал и не мог догадаться, за какие такие грехи требуют к главному лесничему.
— Как у тебя с математикой? — с порога взял, что называется, быка за рога главный лесничий. Мне доложили, что ты шибко грамотный.
— Если шибко, то ошибка! — ответил Григорий. – По арифметике, алгебре, геометрии были четверки и пятерки.
— Сколько будет семь у восемь?
-56.
— А тринадцать у тринадцать?
— 169.
— Молодец. Где учился?
— В харьковской гимназии при царе, а при Советской власти ее переименовали сначала в школу, а потом в училище. Шесть классов закончил.
— И подтверждение есть?
— Да, есть справка. Только не прихватил с собой. Дома она.
— Пойдешь к нам бухгалтером?
— Вы, небось, шутите? Я больше забыл, чем знаю.
— Теорему Пифагора знаешь?
— Ну, эта само собой. Даже формулу Герона знаю.
— Герона, говоришь. А я вот не знаю, а главный лесничий. Поговорили бы о товарище Хероне, извини, Героне… да времени нет. Я сейчас заведу тебя в бухгалтерию, посмотри бумаги, поговори с людьми.
— Домой надо.
— Отвезу лично через пару часов, а пока не теряй времени.
Григорий бегло просмотрел бухгалтерские отчеты, побеседовал с мастером, помощником бухгалтера, лесниками и убедился: все просто, как божий день. Какой к черту Герои, достаточно знать четыре действия арифметики. Правда, щелкать на счетах его не учили, но не Боги горшки обжигают — научится. Впрочем, и на бумаге можно умножать, делить, слагать, отнимать. В конце концов, есть главбух, если надо — поможет.
Лесничий, как и обещал, отвез Григория на бричке в Повить.
— Желающих работать в лесхозе хоть пруд пруди, — говорил он по дороге. — Все, ядрёна вошь, умеют махать топором, пилить, а вот грамотного человека днем с огнем не сыщешь. На раздумье тебе сутки. Зарплата у нас неплохая. Понадобится лес — выпишем по льготной цене и без очереди.
— Добираться далековато.
— Коня выделим вначале, а там велосипед купим.
До позднего вечера отец с братьями обсуждали, стоит ли идти Григорию в лесхоз.
— Тут и думать нечего, — горячился Арсений. — Поляки в упор не замечали Гриши, а Советская власть заметила. Может, еще пойдет на повышение, да и деньги нужны семье: детей надоть одеть, обуть, в школу отправить.
— Жили и без денег, возразил Андрей Матвеевич.
-То было в четверг, а то теперь, — с натиском на «эр»
заметил Павел. — Арсений прав. За каждую жердь бьемся, а тут свой бухгалтер.
Все рассмеялись.
— Я согласен с вами, — поставил точку в разговоре отец. — Иди, сынок!
Надо было еще заручиться поддержкой жены, главного советчика.
«Как она скажет, так и будет!» — решил про себя Григорий.
Ирина долго не раздумывала.
— Соглашайся. По дому мы управимся. Вон Марии шестнадцатая весна пошла, хоть замуж выдавай, Аннушке тринадцатый год, и Александра уже помощница, десятый годик, Кирюше через пару лет в школу. Без денег беда. А заработать их, сам знаешь, негде.
— Так и быть, пойду! Но только при одном условии: если обмишурюсь и посадят, будешь с детьми сухари носить за решетку.
— Куда же я денусь! — обняла мужа Ирина.
Жизнь, без преувеличения, делала крутой поворот в судьбе Григория и его семьи.
В Повитье не удивились, когда узнали, что сын Андрея Матвеевича пробился в бухгалтеры лесхоза. Как-никак, грамотный, а ученый, что золоченый. Одни поздравляли Григория, другие завидовали ему. Но и первые, и вторые стали именовать его по имени отчеству, а некоторые и вовсе называть на «вы».
— Заглянули бы в хату, Григорий Андреевич, — зазывал сосед, — у меня первач отменный и колбаска свежая.
Такое обращение вначале льстило новоиспеченному бухгалтеру, но умная жена однажды предупредила: «Бесплатный сыр только в мышеловке. Думаешь, тебя зазря величают по отчеству и приглашают на чарку… Нет, надеются на дешевый и без очереди лес. Поддашься на уговоры, и вправду мне придется сушить сухари!»
«В большом лесхозе (он тянулся до самой Украины) было немало и других свободных должностей, кроме бухгалтера, — рассуждал Григорий. — Тому же мастеру не надо днями просиживать в конторе. Женское это дело — бухгалтерия, не зря мужиков-бухгалтеров дразнят бюстгальтерами. Надо бы подыскать другую работу…»
Как-то главный лесничий пожаловался Григорию: не найти нужного человека на должность мастера по подсочке. Живица (сосновая смола) нужна государству. Вроде как военное ведомство в ней заинтересовано.
— Назначьте меня мастером, — предложил Григорий. — Справлюсь.
— Но ты же отличный специалист, главбух не нахвалится.
— Любой хорошист после семилетки может заменить меня. На первых порах понадобится помощь, а там все пойдет как по маслу. Лучше всего вам поговорить с учителями. Они подыщут старательную девушку. А вот за срыв плана по подсочке можно и должности лишиться, а то ещё и во вредители запишут.
— А ты уверен, что справишься?
— Не будь уверен, не предлагал бы себя на место мастера.
— Я хорошенько подумаю, — растягивая слова, проговорил лесничий.
Думал он недолго, и вскоре Григорий стал мастером. В деревне это расценили как понижение по службе. Если раньше, хоть и редко, он мог кому-то помочь с выпиской леса, то теперь лишь разводил руками: «Я техник-подсобник, кто меня послушает. Сам себе помочь не смогу…»
Григорий, конечно, лукавил, но что поделаешь — жизнь заставляла. Ирина же была счастлива. У мужа стало больше свободного времени. Его уже не зазывали соседи промочить горло. Подальше от греха — ближе к семье.
В 1940 году жена осчастливила Григория ещё одним сыном. Невольно пришли на память слова гадалки, которая как в воду глядела. Действительно, через шесть лет после Кирилла родился мальчик. Может, и правда, что он прославит род Кузичей? Но Григория это меньше всего беспокоило. Он не гонялся за славой. Слава — дым. Главное, мальчику были рады.
— Как назовем малыша? — спросила Ирина.
— Владимиром, — машинально ответил Григорий.
— Почему именно Владимиром? — удивилась жена.
«А действительно, почему Владимиром?» — подумал он. И вдруг вспомнил корчомку, Янкеля и его Цилю. Она советовала так назвать сына. Жене о том гадании Григорий не сказал ни слова. На этот раз также не стал вслух предаваться воспоминаниям. В подсознании ответ. Пришло время, и всплыл.
— Имя красивое, моя жёнушка. Владимир — владеющий миром. Великий князь Владимир крестил Русь. Вождь мирового пролетариата Ленин — также Владимир. Впрочем, мы с тобой в свое время договорились: дочерям имена даёшь ты, а сыновьям я. Так что прошу не возражать.
— А я и не возражаю. Владимир так Владимир. Неважно, чем и кем он будет владеть, вырос бы хорошим человеком.
Многие повитьевцы (чаще всего евреи) имели далёких и близких родственников в Кобрине, Бресте. В отличие от мележевских кураневцев далеко не все оставались в родной деревне. Вот от них-то и доходили до Повити слухи, что не сегодня завтра начнется война. Немец стягивает войска к границе. Фашистские самолеты едва ли не открыто перелетают на советскую сторону и их не сбивают, чтобы не спровоцировать столкновения и не дать повод к нападению.
Слухам о войне верили и не верили. Старики, воевавшие с германцами в Первую мировую, вдруг оказались в центре внимания. Их расспрашивали о боях с немцами, отступлениях, наступлениях. И у каждого из дедов насчет начала войны было свое мнение. Более грамотные считали, что немец не дурак. Побили их рыцарей под Грюнвальдом в 1410 году и полтыщи лет они сидели, как мышь под веником. Попытались взять реванш через пять веков, и вновь им показали, где раки зимуют.
— Не полезет немец, ни за что не полезет! – горячился столетний дед Евсей.
— А вот и попрет. У него под ногами пол-Европы, — утверждал другой ветеран. — Возьмем, к примеру, волка. Он врывается в овечье стадо и душит всех овец подряд. Его опьяняет запах крови. Гитлер хуже волка.
Западники — народ запасливый. Верили они слухам или не верили, трудно сказать, но все дружно стали скупать соль, спички, керосин…
К сожалению, дед Евсей ошибся. Война, которой так боялись, грянула. Волка опьяняет запах крови — это уж точно. Причитали женщины, боясь, что кормильцев семьи призовут в армию, и неизвестно, удастся ли им вернуться домой. Но никого призвать не успели. Уже через день после начала войны в небе над Повитью показались самолеты с черными крыжами. Они летели на восток, а вскоре и в самой деревне появились немецкие мотоциклисты.