БЕДА ОДНА НЕ ХОДИТ…
Горя немало узнав,
я чужому сочувствую горю.
Вергилий
Пока живы родители, нам кажется, что мы всё ещё молоды. А когда их не станет, чувствуем, что вдруг постарели, уже первые в нежеланной очереди, и тогда совсем по-другому смотрим на этот прекрасный земной мир. Как никогда, радуемся ожившей после зимней спячки природе: первой травке, прилёту птиц, майским трелям соловья, горькому аромату черемухи, летним теплым дождям и даже грому с бледно-красной молнией; что уж говорить о щедрой осени и накинувшей на землю белую вуаль зиме. Еще с большей нежностью смотришь на детей и внуков — продолжателей рода.
— Владимир Григорьевич, приезжайте в Повить! Пропал ваш отец! — услышал по телефону горькую весть Кузич. И вдруг телефонная трубка залилась плачем и женским жалостливым причитанием. Плакала мать.
Он не стал расспрашивать по телефону, что случилось, и как объяснить это невразумительное «пропал». Пропасть, завалиться куда-нибудь может детская игрушка, в конце концов, собака. Но самый дорогой человек на земле жил, работал, общался с родными людьми, соседями и вдруг — пропал…
— Что с вами, Владимир Григорьевич? На вас лица нет! — прервал раздумье шефа водитель. — Вам плохо? Может, остановить машину?..
— Гони быстрее! И ни о чем не расспрашивай.
Не прошло и часа, как они очутились в Повити. Владимир Григорьевич обнял заплаканную мать.
— Беда, сыночек, беда, мой младшенький! Пропал твой отец!..
— Пропал, не умер! — сын попытался успокоить мать, но она, обхватив голову руками, качаясь из стороны в сторону, то громко вскрикивала, то переходила на шепот.
Водитель и соседки отпаивали Ирину Григорьевну валерьянкой, и она ненадолго замолкала, только крупные как горох слёзы стекали с выцветших от прожитых зим и вёсен глаз.
— Так что же произошло? — спросил у соседки Владимир Григорьевич.
— Э-э, Володька, отец твой решил заменить надломанный ствол журавля. Ведь люди таскали воду из колодца веревками. Неудобно. Вокруг сруба образовалась наледь. Можно запросто ногу сломать, или поскользнуться и вовсе полететь головой вниз…
— Не томите же, — не выдержал Владимир Григорьевич. — Причем тут колодезный журавль и отец?
— Гриша надумал съездить в лес за стволом для журавля. Его отговаривали. Мол, вам восемьдесят лет. Не просто одному срезать дерево, и, самое главное, погрузить на телегу. Это далеко не каждому молодому под силу. Надо найти помощника. Но твой отец сказал, что сам управится. Пошел на конюшню, запряг в телегу лошадь. Возле дома остановился, взял топор, пилу и поехал в лес.
— Дальше что? Что дальше?
— Конь вернулся один. На раздвинутом возе лежал длинный деревянный ствол. Ни хозяина, ни пилы, ни топора. В лесхозе все подняты на ноги. Там, кажется, и председатель сельсовета, и председатель колхоза. Ищут. Больше ничего не знаю…
— Поедем! — быстро кивнул водителю Владимир Григорьевич. — А если вам не трудно, побудьте с мамой, — попросил соседку.
— Побуду, Володька, побуду. Езжай, если надумал.
Возле калитки Кузич столкнулся с участковым, сотрудником КГБ, руководителями сельсовета и хозяйства. Ни живого, ни мертвого Григория Андреевича они не нашли.
— Ночью искать бесполезно, в двух шагах ничего не видно! – сказал участковый. По усталым лицам кагэбэшника, председателей колхоза и сельсовета нетрудно было догадаться, что они согласны с участковым.
Действительно, найти ночью человека в лесу не легче, чем иголку в стогу сена.
На следующий день десятки людей, несмотря на холодный ноябрьский день, вышли на поиски пропавшего земляка. Снег запорошил следы. И на этот раз ни живого, ни мертвого Григория Андреевича не нашли.
Рядом находилась вертолетная часть. Обратились за помощью к ее командиру. В воздух взмыли большие винтокрылые машины. Они то набирали высоту, то едва не задевали макушки деревьев. Но и первоклассные, зоркие вертолетчики вынуждены были вернуться на аэродром ни с чем. Человек словно в воду канул.
Ирина Григорьевна, да и все ее дети и внуки первое время надеялись, что Григорий Андреевич не умер, рано или поздно найдётся. Но со временем и эта надежда угасла.
Недели через две двое или трое повитьевцев решили скосить не скошенную летом траву. На корм коровам, может, и не пойдет, а на подстил не хуже соломы. Только замахали косами, как услышали пронзительный лай собаки. Подошли ближе и увидели мертвого человека.
Следователям не составило большого труда восстановить события рокового для Григория Андреевича дня. Он нашел нужное для журавля дерево. Спилил его. Несколько укоротил, и, раздвинув воз, с большим трудом сумел погрузить его на телегу. Помогла смекалка, приобретенная за долгие годы работы в лесхозе. Не каждый сумеет при помощи кольев подвесить дерево, дернуть конем назад, а если понадобится, то и вперед.
После этого Григорий Андреевич развернул лошадь с телегой в сторону дома, а сам пошел за топором и пилой. То ли усталость сказалась, то ли память подвела, но он заблудился. Если бы конь заржал, пошел бы на знакомый звук. Но вокруг царило безмолвие, даже сороки не стрекотали. А человек все шел и шел, пока не свалила его страшная усталость. Прислонился спиной к дереву и уснул. Вздрогнув во сне, упал на холодную землю.
Это была трагедия для всей семьи Кузичей. Владимир Григорьевич часто вспоминал, как гонял с отцом коней в ночное, ловил в канале рыбу, пускал березовый сок и слушал рассказы о боевых подвигах солдат и командиров русской армии, вынужденной отступать от превосходящих сил кайзеровцев. Это отец учил маленького Володю первым буквам, это он привил ему любовь к природе.
Через семь лет не стало матери.
Смерть родителей тяжело пережить, но можно. Куда страшнее, когда умирают дети. Валентина Владимировна и Владимир Григорьевич гордились своим сыном. Высокий, красивый, умный. Отлично учился. После окончания Стриговской средней школы подал документы не в проходной вуз, где небольшой конкурс, а в БГУ на отделение политэкономии.
После второго курса призвали в ряды Советской Армии. Отслужив два года, Олег Кузич вернулся в университет. По его окончанию работал специалистом отдела комплексного экономического и социального развития Брестского горисполкома, старшим инспектором налоговой госинспекции, ведущим контролером Инспекции Контрольной палаты по области.
Олег скучал по родным местам. Часто приезжал домой, и когда однажды ему предложили в родном райцентре должность начальника управления по экономике и рыночным отношениям, заместителя председателя Кобринского горисполкома, он, не задумываясь, согласился.
Отец и мать радовались успехам сына. Валентина Владимировна хранила вырезки из газет, где, отвечая на вопросы корреспондентов, Олег не хитрил, прямо говорил о проблемах, способах их решения.
— Может, сынок, надо больше останавливаться на успехах, — подсказывала ему мать.
А он, улыбаясь, цитировал Маяковского: «Я хочу, чтобы в лоб, а не пятясь, критика дрянь косила, и это лучшее из доказательств нашей правоты и силы!»
— Правильно, сынок! — поддерживал Олега отец. — Правду-матку не скроешь. Но, если по-честному, то и мать права. В полтора раза выросла рентабельность кобринских предприятий. Экономика прибыльная. Продукция хорошо продается. Тот же завод игрушек «Полесье» вытесняет китайский ширпотреб из России и даже из Прибалтики. В целом, высокие темпы роста. Зарплаты выше, чем у многих соседей. Разве это не успех?!
Олег часто трудился без выходных, постоянно задерживался на работе. В 2002 году ему предложили должность заместителя председателя Кобринского райисполкома. Молодому человеку было тридцать пять лет. Все силы и знания он без остатка отдавал развитию родного района. Как ни просили мать и отец поберечь себя, он всегда отшучивался: мол, скрипучее дерево долго скрипит.
А между тем, Олега одолевала гипертония. Вначале от высокого давления спасали лекарства, а потом и они уже слабо помогали.
В январе 2012 года Олега Кузича не стало. Газета «Кобринский вестник» вышла с его портретом в траурной рамке. В некрологе, посвященном Олегу Кузичу, были и такие, далеко не казенные строки: «Все, кого свела судьба с Олегом Владимировичам, знали его как грамотного и справедливого руководителя, обладающего такими качествами, как отзывчивость, доброта и чуткое отношение к людям. Он любил жизнь, свою работу, был бескорыстным человеком, прекрасным товарищем, верным другом, заботливым семьянином, любящим мужем и отцом двух дочерей. Печально осознавать, что оборвалась нить его жизни, но она, как и прежде, будет связывать светлой памятью тех, кто жил и работал рядом с ним».
И райисполком, и райсовет депутатов, и многие другие организации района высказывали сочувствие родителям и семье Олега Кузича, потерявшей кормильца.
При встрече с Владимиром Григорьевичам (а знакомых у него полрайона), люди, как могли, старались найти для него слова утешения. Но душевная рана была глубокой, горькая обида на судьбу долго не покидала председателя Совета ветеранов. Ежедневно к нему в кабинет заходили люди, которые были старше его, отца Олега. Сын вполне мог бы дожить до их возраста: дождаться внуков, правнуков, но он не успел даже поставить на ноги своих дочерей. Как не просто им теперь расти без отца.
Этот удар судьбы был пострашнее для Владимира Григорьевича, чем гибель отца. Да и что может быть печальнее для родителей, чем уход из жизни их детей? Не находила себе места Валентина Владимировна. Сначала у мамы, потом у нее, бабушки, пятилетняя Ариша, меньшая внучка, спрашивала, почему папа оставил их с сестренкой.
Теперь всю свою любовь, всю нерастраченную нежность Валентина Владимировна и Владимир Григорьевич перенесли на осиротевших внучек. Дочь Елена какое-то время невольно обижалась на родителей, которые, как ей казалось, меньше внимания уделяют ее малышке.
— У вас на двоих с мужем одна дочь, — отвечала Валентина Владимировна, — а Олегова Ирина одна растит двух дочерей. Ей намного тяжелее…
И дочь успокоилась, признав правоту родителей, которым все внучки дороги.
Когда-то, после тяжелой операции, рискуя жизнью, Владимир Григорьевич спас двух тонувших девочек, а вот сына не спас. Все чаще и чаще в памяти почему-то всплывали старый глубокий пруд, испуганные лица родителей, благодаривших его, и переполнявшее душу чувство радости: «Аня и Алеся живы. Ему удалось вырвать их из рук смерти».
Однажды Валентина Владимировна вынула из почтового ящика письмо, адресованное мужу. Владимир Григорьевич машинально вскрыл его. Прочел раз, другой, позвал жену и снова прочел письмо вслух.
«Дорогой Владимир Григорьевич! — писала старшая из спасенных им девочек Анна Омельянчук. — У меня уже трое деток. Я люблю их больше жизни. Часто рассказываю малышам, как вы спасли их маму. «А дядя Володя хороший человек?», — спросил как-то старший. Я ответила: «Он самый лучший человек на свете. Если бы не он, не было б меня, не было бы и вас, мои малыши!». Счастья Вам, дорогой Владимир Григорьевич, и Вашим близким. Сколько буду жить, буду молиться за Ваше здоровье и здоровье Ваших родных!»
После этого простого искреннего письма стало немного легче на душе. Они даже расплакались с женой, но это были слезы очищения.
«Спасибо, Аннушка, за добрую весть», — мысленно поблагодарил Владимир Григорьевич за теплое письмо вчерашнюю девочку, а теперь мать троих детей.
Тогда, семнадцатого июля, в разгар уборочной страды, он заскочил домой, чтобы на скорую руку перекусить и отправиться на дальнее поле. Только собрался присесть за стол, как услышал пронзительный крик.
— Помогите! Спасите! Тонут дети! — кричала Валентина Грибовская.
Сбрасывая одежду на ходу, председатель бросился к пруду. Еще издали заметил барахтающуюся в воде девочку. Ее голова, словно поплавок, то исчезала под водой, то появлялась на поверхности. Владимир Григорьевич в прыжке, откуда только и силы взялись у шестидесятилетнего уставшего человека, оказался в воде. В несколько сильных взмахов рук доплыл до середины водоема, подхватил малышку, и, задыхаясь, напрягая все силы, потащил ее к берегу. Там подхватила свою Алесю мать. Девочка была в полуобморочном состоянии, но жива.
— Там еще одна! — крикнула Грибовская.
— Где она, где?
— Где-то на середине водоема, уже под водой!..
Владимир Григорьевич, не раздумывая, снова бросился в воду. Раз нырнул, второй. В мутной воде, как в темной комнате, не было видно ни зги. Он вспомнил, что тащить на берег Алесю мешал какой-то груз. Тогда удалось отцепиться от него. «Веревка от плота», — мелькнуло в голове. Он еще раз нырнул, теряя силы, и наткнулся на вторую девочку. Веревка обвила ее шею и тащила на дно, не давая всплыть. Из последних сил оттолкнувшись от дна, он поднял на поверхность, как выяснилось потом, Анну Омельянчук, подругу Алеси.
Девочка была без сознания. Синее лицо, губы. Владимир Григорьевич высоко приподнял её за ноги и начал трясти. Изо рта вырвались струи мутной воды. Положив девочку на траву, Владимир Григорьевич начал делать ей искусственное дыхание. Уверенности, что Аня ещё жива, не было, но он терпеливо, раз за разом нажимал на грудную клетку и резко отпускал руку. И вдруг почувствовал под ладонью сперва слабый, а затем более сильный удар сердца. Девочка задышала, закашляла. Скорая помощь увезла Аню Омельянчук в реанимацию, а через сутки ее перевели в общую палату. Через неделю девочку выписали домой. Только на шее, как напоминание о трагедии, остался небольшой шрам от веревки.
Председатель в тот день на поле не поехал. Всегда у него было более-менее нормальное давление, а тут оно резко подскочило. Болела спина. Ему врачи после операции строго-настрого запретили поднимать вес более пяти килограммов, а тут пришлось напрячься.
Выпив четвертинку аспирина и приняв душ, председатель попытался уснуть, но не тут-то было: звонили друзья, знакомые, корреспонденты…
От Валентины Грибовской, мамы Алеси, Владимир Григорьевич узнал всё, что произошло на водоеме до того, пока девочки не начали тонуть.
Десятилетняя Алеся и двенадцатилетняя Аня решили искупаться. В тот день солнце пекло немилосердно. Даже птицы попрятались от жарких лучей. В Стригово один водоем был мелкий. Родители не возражали, чтобы там плескалась детвора. Даже самым невысоким из ребят вода не доходила до шеи. А вот в глубоком пруду, где предполагалось разводить рыбу, дно находилось на трехметровой глубине. Там купаться детям было строго-настрого запрещено. Но ведь давно известно: запретный плод сладок. Аня и Алеся считали себя большими. В детский «лягушатник» на этот раз идти не захотели. В выходные возле глубокого пруда собирались старшеклассники, иногда и взрослые. Вода хоть и не прозрачная, желтоватая, но прохладная.
На этот раз у пруда находились лишь две знакомые девочки. Они вскоре выскочили из воды, оделись и поспешили домой. Аня и Алеся обрадовались, что остались одни. Обе одновременно шагнули к привязанной двумя веревками древесно-стружечной плите. «Чем не плот», — решили девочки. С горем пополам вскарабкались на ДСП и медленно отчалили от берега. Визжа от избытка чувств, Аня и Алеся воображали себя отважными мореплавательницами. Вскоре они очутились посреди «океана», где глубина была около четырех метров. Даже дно не просвечивалось.
— Страшно. Пора заходить в порт! — сказала Аня. В отличие от Алеси, она умела немного плавать.
Подгребая куском фанеры, они направили свой «плот» к берегу. Он послушно подчинялся «отважным мореплавательницам». В нескольких метрах от берега девочки перестали грести. Решили, что воды здесь не больше, чем по шею. Алеся первой сиганула в воду и не достала дна. Она начала тонуть, звать на помощь. Аня тут же бросилась на выручку. Может, и удалось бы помочь младшей подруге, но Алеся, словно клещами, вцепилась в нее. Они барахтались в воде, то всплывая, то погружаясь, всё больше отдаляясь от берега.
А Валентина Семеновна Грибовская сбилась с ног в поисках своей Алеси. Ей подсказали, что она с Аней пошла к пруду. Схватив велосипед, словно предчувствуя беду, мать Алеси помчалась к водоему. Она увидела лишь головы тонущих девочек. Дети то всплывали, то погружались… Валентина Семеновна плавать не умела. Она зашла в воду, но дети уже отплыли ещё дальше от берега. Там глубоко. Броситься к ним на помощь — это и самой утонуть и девочек не спасти. Грибовская что есть силы побежала к ближайшему дому. Заметив машину председателя, громко закричала. Владимир Григорьевич, ни секунды не мешкая, бросился к пруду.
— Если бы не председатель, — скажет сквозь слёзы Валентина Семеновна, — не стало бы не только Алеси и Ани, но и меня. — Хоть и не умею плавать, но все равно бросилась бы в воду…
Эта история получила широкую огласку. О ней писали в газетах, рассказывали по радио. Потом в здании Администрации Президента Александр Лукашенко поблагодарил Кузича за проявленное им мужество, смекалку, и вручил под туш оркестра и аплодисменты присутствующих наградные часы и грамоту.