ОХОТНИК И СВАТ ПОНЕВОЛЕ
Добро не лежит на дороге,
его случайно не подберешь.
Добру человек у человека учится.
Чингиз Айтматов
Любят журналисты стереотипы. Читаешь и диву даешься. Передовой комбайнер перед страдой обязательно перебирает свой агрегат до последнего винтика; председатель колхоза встает с петухами и ложится в полночь, у него никакой личной жизни, никакого хобби, он день и ночь трудится на благо хозяйства, и даже во сне то сеет, то пашет, то гадает, как обойти удачливого коллегу.
В свое время я работал на телевидении в литературно-драматической редакции. Писал сценарии, вел передачи. На одну из таких передач пригласил председателя колхоза «40 лет Октября» Ивановского района Владимира Ивановича Балюка. Мы нередко приглашали в студию известных в республике людей, брали у них интервью, задавая самые неожиданные, в том числе каверзные, вопросы. Будучи в плену журналистских стереотипов, я попытался смутить председателя. Не признается же он, что в колхозе и без него обойдутся.
— Владимир Иванович, в разгаре уборочная страда, а вы ничтоже сумняшеся оставили хозяйство, приехали на передачу за три сотни вёрст. Вам не кажется, что вы поступили опрометчиво? Извините, но это своего рода дезертирство, вы как бы сбежали с поля боя.
Через стекла своих круглых очков Балюк удивленно взглянул на меня как отец на несмышленого ребенка и рассмеялся.
— Я доверяю своим специалистам как себе. У нас в колхозе шестьдесят орденоносцев! Я приехал к вам на телевидение не покрасоваться, а рассказать о своих людях. Никак не пойму, почему журналисты и вот уже вы, литераторы, все воюете. У нас идет уборка хлеба. Какая еще страда? Загляните-ка в толковый словарь. Страда — это летняя работа в разгар косьбы, жатвы и уборки хлеба, а в переносном смысле – напряженные действия. Тяжело было жать жито серпом, а у нас плывут, как корабли в океане, современные комбайны. Все рады хорошему урожаю. Не волнуйтесь, никто не сбежит с поля. Там и покормят, и самодеятельные артисты порадуют выступлением, и каждый может рассчитывать на высокую зарплату.
Такого ответа, я, конечно, не ожидал. Думал, растеряется Владимир Иванович, начнет оправдываться. Уже позднее, когда работал над книгами о Героях Беларуси Виталии Кремко и Василии Ревяко, узнал, что не всегда они трудятся без выходных-проходных. Оба любят посидеть у реки или озера с удочкой, почитать интересную книгу, полистать газеты.
Многие председатели предпочитают охоту. Редко кто из них застрелил кабана, лося или волка. На охоте можно пообщаться с коллегами, договориться о встречах, обмене опытом. Владимир Григорьевич Кузич человек общительный, он умеет выслушать собеседника. Может быть поэтому у него друзей не счесть. Многие из них завзятые охотники. Они и уговорили стриговского председателя купить ружье и приобщиться к их компании.
В первый раз, когда Владимир Григорьевич попал на охоту, она проходила в Ратновском районе Украины. Как самого неопытного охотника, Кузича поставили в загон. Шансов, что именно в это место выскочит кабан, было не много. Владимир Григорьевич прислонился к дереву. Шумели сосны, хвастались перед ними своей красотой белоногие березы, трещали сороки, предупреждая лесных жителей о присутствии в лесу людей.
Кузич любил лес, хоть и вырос не вблизи его. Видимо, эта любовь была наследственной, перешла от деда к отцу, а от отца к нему. Время от времени, но реже, чем хотелось бы, Владимир Григорьевич с семьёй выезжали в лес, где-нибудь на полянке разжигали небольшой костерок, пекли в пепле картофель, жарили на прутках сало. Отец, биолог по образованию, занимательно рассказывал о лесных растениях, о повадках медведя, волка, лисы.
— А много в лесу этих зверей? — спрашивал сын Олег.- Медведей не больше ста будет, — отвечал отец. — Почти все они живут в заповедной зоне. Изредка оставляют ее. Волков больше тысячи. А вот лисиц трудно посчитать. Большинство из них болеют на бешенство. Их разрешено стрелять без лицензии и в любое время года, как и енотовидных собак.
— Жалко лисичек, папа. Они такие красивые. Рыженькие, с пушистыми хвостами, — вздохнула дочь Лена, — к тому же на собачек похожи.
Проговорился. Как тут успокоить ребенка? Обнять, приголубить и перевести разговор на другую тему.
Воспоминания прервал треск в кустах. На просеку, рядом с болотцем, выскочил огромный клыкастый секач. Из пасти капала зелено-желтоватая пена. Он не сразу заметил охотника. Владимир Григорьевич осторожно снял ружьё с плеча, нажал пальцем на предохранитель и почти не целясь (кабан рядом) выстрелил. Уши заложило от громкого визга. Животное покатилось по траве. Подоспели охотники, добили раненого зверя.
Владимира Григорьевича радостно поздравляли с первым трофеем. Он тут же прослыл классным и метким стрелком. Это же надо, с одного единственного выстрела перебить кабану позвоночник. Охотники прикидывали, сколько весит секач. Лишь Владимир Григорьевич скромно стоял в стороне.
В другой раз один из друзей Владимира Григорьевича убил лося. Он искренне радовался. Его обступили охотники. Жали руку, хлопали по плечам, а некоторые даже обнимали.
Владимир Григорьевич, приметив, как из открытых глаз мертвого животного капают слёзы, помрачнел. А лось-красавец истекал кровью. Он уже никогда громко и призывно не протрубит молодой самке, не налетит смело на соперника, не поднимет на рога волка, осмелившегося на него напасть.
Кузича по-прежнему звали на охоту, но каждый раз он находил предлог, чтобы уклониться от неё, а потом и вовсе избавился от ружья. На душе стало легче, уже не снился плачущий лось.
Колхоз имени Димитрова на зависть соседям богател, казалось, не по дням, а по часам. Механизаторы со смехом вспоминали, как, расплёскивая горючее, заправляли вёдрами трактора, машины, а самая дорогая техника весной, летом, осенью мокла и ржавела под дождем, а зимой ее засыпало снегом.
Ни в одном хозяйстве района не было таких высоких зарплат, как в колхозе имени Димитрова. Среднемесячная зарплата лучших механизаторов была выше, чем у главных специалистов и даже председателя. Она доходила до 800 рублей. Доярки получали по 300-400 рублей.
В те годы много говорилось о хозрасчете. Но одно дело переливать из пустого в порожнее, куда сложнее перевести хозяйство на хозрасчет. Многие помнят, как по телевизору один из кавээнщиков весело напевал сочиненные им куплеты, и в конце каждого четверостишия звучало: «Переведи меня на хозрасчет!» Он даже футболистов предлагал перевести на хозрасчет: «Забил в «девятку» — гони «девятку!». Для несведущих стоит прояснить: первая «девятка» на футбольном сленге — верхний угол ворот, а вторая — новейшая, на то время, модель «Жигулей».
Владимир Григорьевич как-то прочел об опыте литовского колхоза, в числе первых в стране перешедшего на хозрасчет. Созвонился с литовцами.
— Хотим приехать к вам за опытом, — сообщил прибалтийскому коллеге.
— Вас, конечно же, хозрасчет интересует.
— Как вы догадались?
— К нам только за этим и едут. Правда, посмотрят, послушают, и смеются: «Добра ты, царска грамота, да не про нас ты писана!» Если и вы из числа таких товарищей, то лучше не теряйте времени.
Не знал литовский коллега, что Владимир Григорьевич никуда беспричинно не ездил. Он много читал о хозрасчете, расспрашивал ученых мужей. У него не было сомнений, что надо переходить на эту форму хозяйствования. Умный и дальновидный прагматик хотел лишний раз убедиться, что назрело время по-настоящему поощрять тружеников за конечный результат работы.
Как в песне, «были сборы недолги». До Литвы намного ближе, чем до Кубани и Волги, и не на буденовских рысаках, а на приличном УАЗике отправился в дорогу Кузич с главным бухгалтером Еленой Латышук и главным экономистом Марией Дацук.
Хватило одного дня, чтобы убедиться: благодаря хозрасчету, литовцы за короткое время добились более чем убедительных результатов в производстве. Да и соцкультбыт у них на высоте.
— Живём и радуемся! — не преминул похвастаться литовский коллега. — Даже в Германии и Дании большая текучка кадров. Фермеры жалуются, что их дети не хотят трудиться на земле, уезжают в город. А мы не жалуемся.
«Тут невольно позавидуешь соседям, — рассуждал по дороге домой Владимир Григорьевич. — Если молодых мужчин в Стригово и других деревнях колхоза, в общем-то, достаточно, то девушек не заманишь на ферму ни высокой зарплатой, ни перспективой получить квартиру с удобствами. И смех, и грех: одна невеста на три-четыре парня, да и та с грустью смотрит в сторону Бреста, Кобрина или Жабинки. Все девушки, словно сговорившись, бегут в город. Им до лампочки, что в ожидании квартиры там придется долго, скорее всего, не меньше десяти лет жить в общежитии, что зарплата в Стригово выше, чем, скажем, на велосипедном заводе или камвольном комбинате. Да и ребят в городах меньше, чем девчат, а те, что есть, не спешат вести под венец «дзяравенских» бесприданниц. Более практичные девушки возвращаются под родительский кров, устраиваются на работу, выходят замуж, растят детей, но большинство покидает свой дом навсегда.
Семья, как известно, дисциплинирует мужчину. Он реже заглядывает в стакан с водкой, у него меньше свободного времени на пустые развлечения, круг забот и обязанностей намного шире, чем у холостяка: надо хорошо зарабатывать, следить за домашним хозяйством, воспитывать детей.
Молодые механизаторы, водители, пастухи, конюхи, строители, не успевшие обзавестись подругой жизни, чувствовали себя в Стригово вольготно: выпивали, не следили за собой, даже в выходные ходили небритыми, нередко в неопрятной одежде, старой, не чищеной обуви. На замечания отмахивались: перед кем перья распускать…
Прочитав в «Правде» статью «Невеста для механизатора», Кузич задумался. Где выход? Чем заманить девушек в колхоз? Вроде всё ясно, как божий день: современными, лучшими, чем в городах, условиями жизни и работы. Надо еще больше строить жилья, а на фермах создавать настоящие, а не липовые красные уголки, комнаты отдыха, где доярки могут посмотреть телевизор, попить чаю или кофе, послушать музыку…
Вычитал в одной из центральных газет, что в Львовской области, как нигде в стране, делают все возможное, чтобы вокруг ферм возвышались альпийские горки, радовали глаз цветочные клумбы.
Поехали с парторгом на Украину. Не врали мастера пера. Увидел Кузич и горки, и цветы, и прекрасно оформленные «красные уголки».
— Каб лепей, то и не трэба! — сказал главный идеолог колхоза.
— Ошибаешься, дорогой, — ответил Владимир Григорьевич. — Мы сделаем еще лучше. Не пожалеем денег на хорошую мебель, зеркала, выпишем модные журналы, газеты. Зачислим в штат врача. И это далеко не всё, надо шевелить мозгами…
— Можете не продолжать, Владимир Григорьевич, — вы наивно полагаете, что после этого выпускницы школы не побегут в город?..
Наивным Кузич никогда не был. Побегут, конечно. Но где же выход? И вдруг вспомнил о небольшом городском поселке в Волынской области. Там почти нет молодых людей. После школы ребята, которые не поступили в вузы, техникумы, ГПТУ и СПТУ, создают отряды шабашников и годами в погоне за длинным рублём пропадают вдали от родного дома. Напрасно ожидают их бедные девушки, которых в украинском поселке немало.
Вот переманить бы их в Стригово, и тогда, как у литовцев, исчезнут проблемы с кадрами.
Рассказал об этом идеологу.
— Надо под каким-нибудь предлогом пригласить девчат к нам в Стригово, — подумав, ответил тот. — Скажем, организовать за счет колхоза экскурсию. Потом ребят свозить на Украину. Организуем танцы, сводим в кафе. Все затраты окупятся сторицей.
Владимир Григорьевич рассмеялся. Выступать в качестве свата ему еще не приходилась.
По дороге остановились у придорожного «грибка». На разосланную газету выложили порезанное сало, колбасу, пару огурцов, хлеб. Водитель принес подаренную украинцами бутылку водки, две рюмки.
— Выпьем за успех нашего безнадежного мероприятия! — пошутил Владимир Григорьевич.
— Не Суворов вы, — улыбнулся идеолог. — Все будет о кей. Так вот: приехал Александр Васильевич в свое Кобринское имение, подаренное ему императрицей, а там много незамужних девушек и не женатых парней. Не порядок. Построил полководец их по росту и повел в церковь, где священник тут же повенчал пары. Когда друзья и знакомые Александра Васильевича упрекали его за такой поступок, он неизменно отвечал: «Не беда. Стерпится — слюбится!».
— Может и так, попытка не пытка! Не так ли, товарищ Берия? — сказал Иосиф Виссарионович Сталин Брежневу, когда тот, благодаря за честь, отказывался возглавить Днепропетровскую область, — вспомнил то ли анекдот, то ли быль Владимир Григорьевич.
Самое интересное, что «сватовство» прошло как по маслу. Украинских девчат на выходные пригласили в колхоз. По приезде отвезли в кафе, где их ожидали с цветами приодетые стриговские хлопцы. Потом провели экскурсию по хозяйству. Показали новые дома для молодоженов. Вечером в Доме культуры выступили с концертом самодеятельные артисты. А там и украинские девушки поднялись на сцену.
После концерта под аккомпанемент гармошки, скрипки и барабана симпатичные украиночки кружились со стриговскими хлопцами в вальсе, танцевали и полечки, и лявонихи. Перед отъездом обменивались адресами. Девчата приглашали ребят в гости.
Уже через пару месяцев состоялась первая свадьба, а потом и вторая, третья… И пошло-поехало. Трудолюбивые, голосистые украинские девчата пришлись в Стригово ко двору. Они легко находили общий язык и со своими ровесниками, и с пожилыми людьми; активно участвовали в концертах художественной самодеятельности. Всех приятно удивляли их чудесные вышиванки, вязаные свитера.
От тех смешанных браков родились десятки детей. У многих из них уже появились свои дети. Заглянет Владимир Григорьевич в Стригово, и душа радуется: раньше не хватало детей в школе, а теперь все классы заполнены. Ребята охотно занимаются в спортивных секциях, разных кружках. Их возят на экскурсии в Брест, Минск, в ближнее и дальнее зарубежье.
Когда-то Кузич одним из первых в районе установил стипендии лучшим ученикам школы. В день зарплаты они вместе с рабочими занимали очередь в кассу. Глаза сияли. Можно и в кафе забежать, купить мороженого, попить чаю с булочками. Не надо просить денег у родителей.
— Благодаря вашей стипендии детей словно подменили, — говорили учителя председателю. — Многие хорошисты стали отличниками, троечники подтянулись.
Желающим учиться после школы в сельхозвузах и техникумах хозяйство выплачивало стипендию. Кадровый вопрос раз и навсегда исчез с повестки дня.
Когда-то Владимир Владимирович Маяковский утверждал: тот, кто первым сложил два по два окурка и сказал, что это будет четыре — гений, а тот, кто позже сложил два и два паровоза и также назвал цифру четыре — всего лишь жалкий подражатель.
Кузич первым в регионе перевел хозяйство на хозрасчет. Резко поменялось отношение к труду. Механизаторы пылинки сдували со своих тракторов, комбайнов. На фермах воцарились чистота и порядок. В хозяйство за опытом потянулись руководители, главные специалисты со всей области.
Казалось бы, районное начальство должно было если не на руках носить стриговского председателя, то ставить его в пример другим руководителям. Но не тут-то было. Трудно понять почему, но первый секретарь Кобринского райкома партии Николай Михайлович Гвай семь лет донимал Владимира Григорьевича всевозможными придирками. В отдельных хозяйствах района не хватало кормов для скота, а коров, по образному выражению публициста Проскурова, хоть в патрон дои. А тут еще постоянный падеж скота, ни одной прибыльной отрасли. Ничего страшного. Товарищ Гвай редко критиковал горе-руководителей на совещаниях, зато, не выбирая слов, ругал неизвестно за что Кузича. Не нравился ему всегда подтянутый, с иголочки одетый стриговский председатель. Гвай никогда не называл его по имени отчеству и даже по фамилии.
— Интеллигент! — орал он, вкладывая в это слово все свое пролетарское пренебрежение. Скорее всего, первый секретарь решил для себя, что Владимир Григорьевич собирается занять его кресло. Он хотел освободить Кузича от занимаемой должности. Но как говорится в басне: око видит, а зуб не ймет. Нынче это не составило бы труда, а тогда без решения руководителей обкома партии и облисполкома уволить председателя передового колхоза было невозможно. Гвай всё же настрочил бумагу в облисполком. Он обвинял Владимира Григорьевича в том, что он якобы ничего не делает по благоустройству населенных пунктов. Требовал увольнения с работы. Наверху быстро раскусили дешевую хитрость Гвая.
— Ты, дружок, зарвался, — сказали Николаю Михайловичу. — Видно, подустал на тяжелой работе. Найдем тебе место потеплее.
Вскоре Гвая перевели в облсовпроф, а на его место назначили толкового аграрника Николая Анатольевича Кривецкого, который легко нашел общий язык с Кузичем.
Как-то в Стригово приехал руководитель Брестского обкома партии Ефрем Евсеевич Соколов, в будущем первый секретарь ЦК КПБ. Строгий, придирчивый, властный. Его побаивались руководители всех рангов. При всем при этом Соколов тепло относился к трудолюбивым, инициативным людям. «Будучи директором МТС Ивановского района, — рассказывал Владимир Иванович Балюк, председатель колхоза «40 лет Октября» Ивановского района, — Соколов от безысходности рискнул ремонтировать тракторные гусеницы в обычной кузнице. Почти все специалисты, включая главного инженера, считали эту затею авантюрной. И просчитались. Трактора отработали всю посевную, а там гусеницы отправили на специализированное предприятие. Соколов, благодаря своей инициативе, выиграл время, помог колхозам отсеяться в сжатые сроки.
Недоброжелатели ругали Ефрема Евсеевича за ставку на крупные свинокомплексы. Мол, хочет превратить республику в свинарник. Загляни они сегодня на свинокомплекс «Беловежский» Каменецкого района, и убедились бы: не подложил Соколов области свинью.
Всё понравилось Ефрему Евсеевичу в колхозе Димитрова. Нашел добрые слова для председателя, пожал руку.
— Вот если бы все так работали, — сказал, прощаясь.
Неожиданно в колхоз приехал закоренелый друг Кузича — Николай Гвай. На этот раз, как ни странно, с приятной новостью. Сообщил, что возглавляемый им облсовпроф выдвигает Владимира Григорьевича делегатом Всесоюзного съезда профсоюзов. Владимир Григорьевич был в шоке, чего-чего, но такого от Гвая не ожидал.
— Не могу отказаться от выпавшей на мою долю чести, — съязвил Кузин, — но может вместо Интеллигента послать более достойного товарища?
— Ты уж не обижайся на меня, — стал как бы извиняться Гвай, — не прав был, ошибался… Но ведь повинную голову меч не сечет? Не так ли?
— Не сечет, Николай Михайлович. Слово Интеллигента!
Они пожали один одному руки, и Гвай поспешил в Брест, где его ждало бумажное царство, а Кузич отправился на современную, построенную по европейским стандартам, ферму, где подводились итоги соревнования среди доярок.
После поездки во Львовскую область в колхозе имени Димитрова не только учли украинский опыт благоустройства ферм, но и пошли дальше. Приложив немало стараний и фантазии, добились желаемого эффекта. Уже украинцы приезжали в Стригово «дывитися» на белорусское чудо.
На этот раз Владимир Григорьевич удивил и доярок, и специалистов.
— Прежде чем приступим к подведению итогов соревнования, хочу сообщить вам приятную новость.У нас появилась возможность провести газификацию центральной усадьбы колхоза. В ваши дома поступит голубое топливо, а с ним и теплая вода. Захочешь принять душ или понежиться в ванне, пожалуйста, нет проблем. Все будет как в городе, и даже лучше. Дома у вас просторные. Они также будут обогреваться газом. Не нужно будет беспокоиться о заготовке дров. При желании можно, конечно, погреть кости на печи, а можно убрать ее и оставить, скажем, камин.
— Но от Кобрина до Стригова десять километров. Чтобы провести сюда газ, понадобится не один миллион рублей! — удивился молодой зоотехник. — Откуда у нас такие деньги?
— Трудно в это поверить, но нам нежданно-негаданно повезло, — заинтриговал всех председатель, — на счет колхоза переведено три с половиной миллиона рублей.
— Сколько-сколько? — взволнованно переспросил зоотехник.
— Три с половиной миллиона, — повторил председатель.
Это была неслыханная по тем временам сумма. Все замерли в ожидании, что председатель раскроет секрет, объяснит, как и на чем удалось заработать такие деньги. Но Владимир Григорьевич промолчал, и все поняли: рано раскрывать секрет. Главное, что деньги есть, и газ пусть «не цяпер, дык у чацвер» придет в Стригово.
Почему всегда откровенный с людьми председатель не спешил рассказать всем о необычном везении? Ларчик просто открывался. Как-то в колхоз приехали из Польши знакомые Кузичу бизнесмены.
— Нам как воздух нужны дрожжи из нефтепродуктов, — популярно объяснил Владимиру Григорьевичу один из них. — Их производят на одном из предприятий Минска. Но напрасно мы пытались заключить договор. Теперь там полная неразбериха. Перестройка поставила все с ног на голову. Говорят, при всем желании не могут напрямую продать эти дрожжи за границу. А вот через посредников — пожалуйста. Берите, сколько хотите.
— Зачем вы это мне рассказываете? — удивился Кузич.
— Чтобы ваше хозяйство стало посредником.
— И что мы с этого будем иметь? — спросил председатель после затянувшейся паузы.
— Десять процентов от сделки.
«Вряд ли это будет большая сумма, — подумал Владимир Григорьевич, — максимум тысяч сто. Но при этом колхоз ничего не теряет. Продадут минчане хозяйству «нефтедрожжи», о которых он слыхом не слыхивал — хорошо! Не продадут — ничего страшного».
— Пятнадцать! — произнес вслух Кузич.
— Что — пятнадцать? — удивился поляк.
— Пятнадцать процентов за посредничество. На меньшее не соглашусь, — ответил председатель, хоть согласился бы и на пять.
— Так и быть, — протянул руку пан бизнесмен. — Многовато пятнадцать процентов, но у нас нет времени для поисков других посредников.
Две тысячи тонн «нефтедрожжей» пошло в Польшу, а посредники, не потратив ни одной копейки, получили, можно сказать, ни за что, ни про что три с половиной миллиона рублей. Председатель одной единственной сделкой оправдал свою зарплату за двести лет с гаком. Скрыть такую удачу было невозможно. В хозяйство зачастили бизнесмены, просили денег в долг под большие проценты. Пока банкиры и налоговики в Кобрине спорили, имеет ли права колхоз осуществлять такие сделки, Владимир Григорьевич, посоветовавшись с членами правления, решил провести в Стригово природный газ и одновременно заасфальтировать дороги.