ПШЕНИЦА ЗОЛОТАЯ
Тот, кто на месте, где рос один колос, вырастил два,
заслуживает при жизни памятника из золота.
Джонатан Свифт
Литератор Роман Тармола как-то заметил: много стихотворений испекли поэты о хлебе, но ни одно из них не заменит хлеба. Это точно: хлеб всему голова. Первое время димитровцы не могли похвастаться высокими урожаями зерновых. Да и откуда им было взяться? Никто особенно не следил за подготовкой почвы к севу. Было немало случаев, когда механизаторы выезжали в поле «пот шефе». И их, как правило, строго не наказывали. К качеству пахоты не придирались. По некоторым полям, казалось, будто свинья рылом прошлась, а не трактор плугом.
Вокруг ферм возвышались груды навоза, а под зерновые вывозили крохи. Трудно понять, почему так много пашни отводилось под рожь. Не в чести были озимая пшеница, ячмень, тритикале. А ведь любой бригадир (что уж говорить об агрономах) прекрасно знал: чтобы получить хороший урожай, необходимо отводить как можно большие площади под пшеницу и ячмень. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понимать: хорошо подготовленную почву, заправленную органическими удобрениям и NPK, нужно засевать уж никак не семенами массовых репродукций. Однако до прихода Кузича в колхоз засевали. А ведь стоило поехать не за тридевять земель, а в тот же вертелишковский «Прогресс», возглавляемый Александром Иосифовичем Дубко. Там стеной стояла золотая пшеница. Топорщил усы низкорослый, но гордый ячмень и весомым был от налитых зерен его колос. Радовал глаз — глядел бы не нагляделся — осанистый тритикале, гибрид ржи и пшеницы. Звенел под дуновением легкого ветерка седой овес. Не самозванка, а истинная царица полей белорусских бульба также родила на славу. Знаменитый селекционер Петр Альсмик, будь жив, непременно воскликнул бы: «Не перевелись на земле белорусской картофелеводы!». На торфяниках димитровцы остановились бы перед душистыми травами, которые шумят, колышутся, разговаривая с людьми и ветром.
Вертелишковские гости в изумлении замирали перед кукурузным полем. Непроходимая крепость. Не стебли, а лес сплошной. Никита Сергеевич Хрущев порадовался бы: «Смотрите, сплошной лес! А ведь дурачьё меня кукурузником окрестило, обо мне анекдоты сочиняло, мерзкие стишата пописывало!» Что, правда, то, правда. Даже Владимир Высоцкий не преминул посмеяться над Никитой Сергеевичем:
Он ездил по Советскому Союзу,
Дешевой популярности искал.
Он вместо хлеба сеял кукурузу,
Петровну к светской жизни приучал.
Один из лучших агрономов республики Иван Александрович Головенко из колхоза «Прогресс» Гродненского района подробно бы рассказал о новейших сортах пшеницы, таких как белорусская «Сюита», польские «Кобра» и «Сукцес», немецкие «Лара» и «Кубус», а также о местных сортах ячменя «Талер», «Дзівосны», «Беларускі».
Я писал об этом в книге «Звездная россыпь», где рассказывал о преемнике Дубко Василии Афанасьевиче Ревяко, его помощниках. Писал, что в Вертелишках всегда рады гостям. Но никто из Стригова не пожелал заглянуть в этот благословенный Богом уголок Гродненщины. Лишь Владимир Кузич познакомился с Дубко и стал его лучшим учеником, как и герои Беларуси Виталий Кремко и Василий Ревяко.
Медленнее, чем хотелось стриговскому председателю, удалось добиться успехов не только в возделывании свеклы, но и зерновых культур, в том числе кукурузы, трав. Когда он уходил из колхоза, с каждого гектара зерновых собрали по пятьдесят центнеров. Это был лучший показатель в районе.
Постепенно отвоевали у сельхозугодий еще восемьсот гектаров. Это позволило расширить площади зерновых и зернобобовых. При солнечной погоде, когда легкий ветерок колыхал пшеницу, Владимир Григорьевич, невольно улыбаясь, медленно шел полевой дорогой и вспоминал родную Повить. На их с Валентиной свадьбе звучали белорусские, украинские, русские песни. Разве можно забыть, как один из голосистых родственников затянул:
Мне хорошо, колосья раздвигая,
Сюда ходить вечернею порой.
И застолье трогательно, радостно подхватило:
Стеной стоит пшеница золотая
По сторонам тропинки полевой.
Все знали эту знаменитую песню Матвея Блантера на слова Михаила Исаковского. Пели не громко и не тихо — просто от души. Это была песня о них, простых хлеборобах.
Всю ночь поют в пшенице перепелки,
О том, что будет урожайный год,
Еще о том, что за рекой в поселке
Моя любовь, моя судьба живет.
И в час, когда над нашей стороною
Вдали заря вечерняя стоит,
Родное поле говорит со мною,
О самом лучшем в мире говорит.
- А ты знаешь, — шепнула Валентина, — Исаковский — наш сосед. Он, как и Александр Твардовский, из Смоленской области. В детстве его хотели отдать в школу для слабовидящих… Но ни один зрячий не воспел так женщину.
— Вот это уж я знаю. И он так же тихо, как шептала Валентина, пропел:
Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, красивая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая!
Еще косою острою
В лугах трава не скошена,
Еще не вся черемуха
К тебе в окошко брошена.
Почему вдруг вот здесь, среди пшеничного поля, нагрянули эти воспоминания?.. Может потому, что и тогда, и теперь душу переполняла радость. Тогда – от присутствия любимой, родных и близких, а теперь – от созидательного труда людей, которые выпестовали эту золотую пшеницу. Две стороны одной, и в то же время такой разной любви.
Мало вырастить хороший урожай, надо еще его сохранить, умело распорядиться им. Это понимают далеко не все. Даже талантливый журналист и писатель Анатолий Козлович восхищался дедом, обладающим секретами хранения картофеля в буртах. Литератор переживал, что старик умрет и не сможет передать внукам свой опыт. Воистину — простота хуже воровства. В
буртах ежегодно по всей республике пропадало больше десяти процентов картофеля. Это сотни тысяч тонн. Надо хранилища строить, а не восхищаться дедовским способом хранения второго хлеба. После войны, выбравшись из землянок на пепелища, люди сначала выкапывали погреба, а уж потом строили дома. Только нерадивый крестьянин хранит бульбу в буртах.
Вот еще один пример. Беларусь могла бы накормить своими яблоками, образно говоря, пол-Европы. Немало прекрасных садов в коллективных хозяйствах, на сельских подворьях, а хороших хранилищ на всю страну раз, два и обчелся. Вот и закапывают люди яблоки в землю, в лучшем случае скармливают их скотине или продают за бесценок на винзаводы. А после нового года
втридорога покупают польские и болгарские яблоки и груши.
Но вернемся к зерновым. «Сельская газета» призывала убрать урожай до последнего зернышка. Это как в наивно-лирической песне, где агроном «каждый колосок на ощупь узнавал, и засыпал, уставший, в поле». Верно, заметил Герой Беларуси Василий Афанасьевич Ревяко: ростовские комбайны СК-3, СК-4 и прочие СК одновременно молотили и сеяли зерно на радость ордам мышей. Десять лет понадобилось знаменитому председателю, чтобы заменить их на американские «Джон-Диры». Выигрыш превзошел все ожидания. Вместо 48 старых комбайнов 10 американцев чисто, хоть и не до последнего зернышка, убирали весь зерновой клин в сжатые сроки. На 48-ми комбайнах трудилось
96 механизаторов, а на американских 10-ти всего лишь 11. Колоссальный выигрыш в зарплате, в экономии горюче-смазочных материалов.
Все это Кузич прекрасно знал, но даже один «Джон-Дир» не мог купить колхоз имени Чкалова. Стоил он где-то полторы сотни тысяч долларов. Конкурент американцу, наш комбайн «Полесье» появится еще не скоро. Выручали немецкие «Классы». Заключили договор с районной «Сельхозтехникой». Так что при уборочной страде димитровцы не страдали. А вот с сушкой зерна постоянно были проблемы. Сушили его круглосуточно. Сушилка топилась брикетом. За несколько часов перерабатывали всего лишь две тонны зерна, когда с помощью «Сельхозтехники» намолачивали в день по 500 тонн. Не выручал и «КЗС-40». Не получалось, как в техпаспорте, пропускать за час 40 тонн зерна. Комплекс был рассчитан на 17-процентную влажность, а она часто превышала 25 процентов. Дым, гарь. Вот в таком дыму и погиб директор совхоза «Краснолукский» Чашницкого района Владимир Булай, спасая на зернотоку рабочих. Приходилось регулировать движение, уменьшать обороты. Уже потом приобрели польскую сушилку.
Колхоз при Кузиче всегда перевыполнял норму по сдаче государству зерна. Львиная доля его оставалась в колхозе. Где только ни хранили его, пока не построили складское помещение на 5 тысяч тонн, а также два клюшечника для подсушки семян.
Специалистам известно, чистым зерном кормить коров накладно. Животное усваивает лишь часть дорогого корма. Надо перемалывать его. Купили мельницу и резко пошли вверх удои молока.
И ветврач, и зоотехник доказывали председателю, что надо бы построить небольшой комбикормовый завод. Не придется хозяйству разоряться на премиксы.
— Не надо, а нужно! — охотно соглашался Владимир Григорьевич. — Но ведь деньги нужны и на газификацию деревни, и на прокладку асфальта, и на строительство жилья и на многое другое. Слышали старый грузинский тост? Гогия хочет купить «Волгу», но денег хватает лишь на «Москвич». Като желает построить двухэтажный коттедж, но денег у него на небольшой домик. Георгий мечтает приобрести голландскую корову, но ему светит лишь коза. Так давайте выпьем за то, чтобы наши возможности совпадали с нашими желаниями.
Ушли специалисты, а Владимир Григорьевич, поразмыслив, позвонил Елене Константиновне Латышук, главному бухгалтеру, и попросил зайти к нему.
— Вы, как говорится, не один зуб съели на финансах. Посоветуйте, что нам строить в первую очередь? — спросил Кузич и рассказал о предложении зоотехника и ветврача.
Все подобранные Кузичем главные специалисты были на высоте. Тем не менее, любого из них, кроме Елены Константиновны, хоть с трудом, но можно было заменить. А её Владимир Григорьевич считал незаменимой. Ни один ревизор ни разу не смог придраться к документам, подписанным Еленой Константиновной.
— А ведь зоотехник и ветврач правы, — сказала после недолгого раздумья Латышук. — Комбикормовый завод за пару-тройку лет окупится сторицей. И удои молока вырастут, и привесы на откорме станут весомее, и деньги целее будут в кассе.
Впрочем, и сам председатель так думал. Когда есть что перерабатывать, то почему бы не взяться за это самим.
Колхозные строители уже не успевали со строительством всех объектов. Благодаря высоким урожаям сахарной свеклы, пшеницы и ячменя, растущим из года в год удоям молока и привесам на откорме скота, в кассе колхоза появились солидные деньги. Некоторые руководители тщательно берегли заработанные рубли, можно сказать, сидели на них, как курица на яйцах: платили людям более чем скромное вознаграждение за труд, почти ничего не строили. Зато при встрече с коллегами громко заявляли, что они миллионеры. Однако и главный бухгалтер, и главный экономист, да и сам Кузич резонно считали, что деньги должны работать.
Когда-то агрокомбинат «Снов» Несвижского района возглавлял Герой Социалистического Труда Яков Васильевич Алексанкин. Его брат был министром в Москве. Он, как мог, помогал «Снову» современной техникой, да и не только техникой. К тому же, и сам Яков Васильевич был отличный хозяйственник. Его преемнику Михаилу Александровичу Карчмиту вместе с печатью правления достались неслыханные по тем временам деньги – 20 миллионов советских рублей! Ни одно хозяйство республики и близко не накопило столько денег. Можно было жить на одни проценты, не работая. В то же время доярки на фермах ходили в резиновых сапогах, вручную убирали навоз. Карчмит с первых дней председательства стал вкладывать миллионы рублей в перерабатывающую отрасль, модернизацию всего производства, в новейшие технологии. Появились колбасный и молочный цеха, птицеферма. И грустно, и смешно, но трижды сновцы пытались снять Карчмита с работы. Многие считали, что он транжирит деньги, доставшиеся от Алексанкина. Однако прикусили языки, когда грянул дефолт и нерастраченные рубли превратились в воробьи, фы-р-р и улетели. Так что благодаря предвиденью Михаила Александровича агрокомбинат «Снов» сегодня не одно из лучших хозяйств Беларуси, а самое лучшее.
Жизнь хоть мучит, но и жить учит, гласит народная пословица. На помощь колхозным строителям приехали в Стригово шабашники не только из Беларуси, но даже с Украины, Армении. Построили комбикормовый мини-завод, контору, Дом культуры со спортзалом, кафе, ФАП, баню.
Шабашников Владимир Григорьевич подбирал сам. Беседовал с ними, звонил и даже ездил туда, где они трудились раньше. Случалось, давал от ворот поворот. Главным критерием было качество работы. Буквально всё, комар носа не подточит, оговаривалось в договорах. Ведь ревизоры особенно придирчиво оценивали работу наемных строителей. Они никак не могли понять, почему им платили больше, чем своим работникам. Нет ли сговора между руководителями хозяйства и приезжими за длинным рублём каменщиками, плотниками, бетонщиками, сварщиками? Ревизорам невдомек было, что продолжительность рабочего дня у шабашников почти вдвое больше, чем у тех же стриговских строителей. У каждого из местных — подсобное хозяйство. Уход за ним отнимает немало времени. Да и, что греха таить, мастеровитее шабашники. За многие годы работы они поднаторели в строительстве, могли «потянуть» практически любой объект, были бы вовремя завезены нужные материалы. И не секрет, что долгострой требует больших расходов, а шабашникам не выгодно затягивать сдачу объектов.
За колхозом имени Димитрова была закреплена Кобринская прядильно-ткацкая фабрика, которую возглавлял талантливый организатор производства Борис Сорокин. На ней трудились три тысячи рабочих. Многие из них охотно приезжали в подшефный колхоз. Погрузчиков не хватало. Шефы грузили и отвозили на ферму тюки соломы. Они знали, что голодными не останутся, их хорошо покормят в кафе, да и вознаграждение за труд получат достойное. Когда фабрику закрыли, Андрей Михайлович Гольцман возглавил фирму «Полесье». Ее специализация — детские игрушки. Их покупают в десятках стран мира! Внук оказался под стать деду. Забегая вперед, заметим, что сын Владимира Григорьевича также пошел по стопам отца.