РОДИНЫ ПРОСТОРЫ…
Едут новоселы по земле целинной,
Песня молодая далеко летит.
Из популярной советской песни
Говорят, яблоко от яблони далеко не падает. Отец отправился с войском в дорогу, брат Кирилл не засиделся дома, и Володя после окончания средней школы не задержался в родных местах, а отправился с бригадой шабашников в Казахстан. Позвала в дорогу песня, которая звучала по радио с утра до полночи. Ее пели дети в школах, она звучала и в застольях: на свадьбах, крестинах, проводах в армию. Все в Повити знали слова этой песни, зовущей в дорогу. Ее авторы Солохина и Родыгин зазывали в Казахстан осваивать целинные земли во сто раз удачней, чем тысячи вербовщиков. Эту песню впору заносить в книгу рекордов Гиннеса.
Вьется дорога длинная,
Здравствуй, земля целинная,
Здравствуй, простор широкий,
Весну и молодость встречай свою!
Шабашники договорились петь по дороге только свои деревенские песни. Вначале так и было. Кто-то из ребят, прилично тренькая на гитаре, весело напевал:
Як приихав за Дунай,
Як прийшов до хати,
Стара баба, старый дид,
Ше й дивка кирпата.
Все дружно подхватывли:
А я все дивлюся,
Де моя Маруся.
А я все дивлюся,
Де ж ти, моя Маруся.
— Дома, дурачьё, ваша Маруся осталась! Напропалую гуляет с первым встречным-поперечным! – закричал со второй полки плацкарта дед, которому песни мешали спать.
Ребята притихли. И дед упал в забытьё, время от времени громко всхрапывая.
Внизу, рядом с шабашниками, невысокий, смуглый парень ворковал с молодой голубкой. По кольцам на безыменных пальцах их рук легко было догадаться, что это молодожены. Молодой муж негромко, но вдохновенно декламировал:
Любовь от себя никого не отпустит,
Над каждым окошком поют соловьи.
Любовь никогда не бывает без грусти.
Но это приятней, чем грусть без любви.
— Ты уже дважды читал эти стихи, — вздохнула его молодая жена, — что-то не богат твой репертуар…
— Если бы знал, что так долго придется ехать, выучил бы наизусть целую поэму, — оправдывался он.
— Боюсь, на целине нам будет не до песен… – грустно заметила она.
Володя мысленно согласился с этими словами. Он с товарищами ехал за деньгами. Его предупредили, что придется пахать по тринадцать часов в день. Целинникам нужно жильё. Если шабашники будут хорошо работать, то им выделят в качестве премии по тонне пшеницы.
— Свят, свят, — закричал дед спросонья, — изыди, сатана!
Ребята захохотали: деду во сне черт явился.
Под утро затрещало радио. Бодрый голос пожелал всем доброго здоровья, хорошего настроения, и звонкий голос артиста, может, уже в двадцатый раз, громко затянул:
Родины просторы, горы и долины,
В серебро одетый зимний лес грустит.
Едут новоселы по земле целинной,
Песня молодая далеко летит.
— О Боже, ирод проклятый, опять горло дерет, не дает поспать, — затряс бородкой проснувшийся дед, неизвестно к кому обращаясь. Чтобы ты, гад печенный, стоял на горе и солнца не бачив…
— Чтоб тебя намочило и не высушило, — подхватил кто-то из ребят.
— Подняло и не опустило, — вставил свои пять копеек Володя.
Шабашники рассмеялись. Все повторялось: и песня о новоселах, и одни и те же дедовы проклёны.
Поезд остановился на какой-то маленькой станции в степи. Всё здесь было необычно. Ярко цвели сотни больших и малых растений, названия которых едва ли знал самый осведомленный в мире ботаник. Вспомнились строчки из «Тараса Бульбы» Гоголя: «Черт вас возьми, степи, как вы хороши!» Пели гимн солнцу, травам и людям невидимые жаворонки. Вдали в бинокль удалось рассмотреть стадо сайгаков, похожих на рогатых коз.
— Тут море лисиц, степных волков, сусликов, тушканчиков, — просветил ребят очнувшийся от ночных кошмаров дед.
Даже самая длинная дорога поздно или рано кончается. Володя и его друзья сошли с поезда в Кустанае. Еще при подъезде к областному центру по радио
прозвучала информация, что город основан в 1883 году, стоит на реке Тобол, притоке Иртыша. В нем проживает более двухсот тысяч жителей. Развита пищевая, лёгкая промышленность, металлообработка. Открыты два вуза, есть театр и музей.
Больше всего впечатлила широкая судоходная река, несущая свои воды в знаменитый Иртыш. Володе невольно вспомнилась песня на слова декабриста Кондратия Рылеева, повешенного царскими палачами. Ее почему-то часто пели в Повити бывшие солдаты: особенно, когда разыграется буря, грянет гром, а за окном шалеет-бесится ветер.
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Ненадолго задержались белорусы в Кустанае. Даже заночевать не пришлось. Где-то к обеду их нашел совхозный водитель, помог погрузить в крытый брезентом кузов вещи, инструменты, рассадил самих шабашников и, вырвавшись за город, повёз их по степи в неизвестность.
Место в кабине рядом с водителем было свободным. Старшие ребята предложили его Володе. Им хотелось осушить по чарке купленной в Кустанае водки, а непьющего парня незачем развращать.
Водитель оказался разговорчивым. Он сообщил, что их совхоз расположен на реке Карасук, что по-казахски означает черная вода. Работа предстоит непростая.
К ней надо приноровиться. Придется делать сырцовые кирпичи из глины, смешивая ее с резаной соломой, кострой, мякиной и даже навозом. Это так называемый саман, по-тюркски солома. С древних времён в безлесных равнинах строят дома, сараи, склады из самана.
Уже на второй день после приезда в совхоз белорусы впряглись в работу. Трудились по тринадцать часов в сутки. И так полгода, день в день. Отдыхали лишь при редких проливных дождях.
За шесть месяцев вчерашний школьник Владимир Кузич заработал тысячу рублей и тонну пшеницы. Приехал в Повить и львиную долю денег отдал матери.
— Немного же ты за полгода заработал, сынок, — сказал отец. — Зачем было ехать за тысячи вёрст, у нас в лесхозе вышло бы не меньше.
— Так ведь обещали еще тонну пшеницы привести, — ответил Володя.
— Тонну, говоришь? — удивился отец. — Такого не может быть, потому что не может. Тонна — эта больше шестидесяти пудов, двадцать мешков. Обманули вас. Не привезут. Сам знаешь, обещанного три года ждут.
Володя и сам не верил, что кто-то привезет им пшеницу. Дома были рады мисочке соевой муки, а тут тонна отборной казахстанской пшеницы, из которой впору печь царские пироги. Так и поднесут ее вчерашнему школьнику на блюдечке с голубой каемочкой.
И когда через две недели после возвращения Володи на подворье доставили на полуторке пшеницу, мать зарыдала, а отец обнял сына и тоже пустил скупую мужскую слезу.
— На неделю освобождаю тебя, сынок, от всякой работы по дому, — заявил он. — Лови рыбу, вари уху, читай свои книги, ходи на танцы.
К сожалению, не пришлось младшему из Кузичей воспользоваться добротой отца, и не потому, что тот не сдержал слова. Почтальонка принесла в хату повестку в армию.
Служить выпало в Киеве. Сначала это были войска МВД, а потом рядового Кузича перевели в отдельный полк Гражданской обороны.
— Поначалу служба казалась медом. Солдаты полка дежурили в театрах, на открытии Киевского цирка и первой линии метро, на футбольных матчах Центрального стадиона, а вечерами в Домах культуры города, где проходили концерты известных в стране артистов, — вспоминает Владимир Григорьевич. — Однажды пришлось стоять в нескольких шагах от президента Индии и Никиты Сергеевича Хрущева, принимавшего дорогого гостя. Не знаю почему, но отцы командиры, и даже сам комполка полковник Власов выделяли меня среди сослуживцев. Только успевай пришивать на погоны новые лычки. Дослужился до заместителя командира взвода, а там и вовсе доверили взвод. Это уже офицерская должность и возможность остаться в армии.
Лукавит Владимир Григорьевич, что не совсем знает, почему рос по службе. Аккуратный, исполнительный солдат со средним образованием, успевший поработать на целине и в родном колхозе, вызывал доверие не только у командиров, но и у подчиненных. Его, что случалось весьма редко с солдатами срочной службы, приняли кандидатом в члены КПСС. Рекомендации дали командир роты и замполит.
Трудно сказать, кому в голову пришло чистить дно Днепра. Сотни тысяч тонн ила, перемешанного с грязью, тиной, свозили на Подол, старую часть Киева. Его сбрасывали в огромную, специально вырытую бульдозерами яму. Ничто не предвещало беды, но пятого марта, в день смерти Сталина, разразилась неслыханная буря. Словно из ведра, лил день и ночь ледяной дождь. Он и прорвал слабо укрепленную дамбу. Перемешанная с илом грязь поползла на Куреневку, а потом и на окраину города, затопив первые этажи домов.
Полк Гражданской обороны, где служил Владимир Кузич, да и другие воинские части были подняты по тревоге. Прибыли машины, бульдозеры, экскаваторы. За спасение городской окраины два месяца шла упорная борьба, требующая полного напряжения моральных и физических сил.
— Мы спали тогда максимум по три-четыре часа в сутки. Однажды раскопали более сорока трупов, — вспоминает Владимир Григорьевич. — Сначала показались из густой грязи одни головы. Ветер развевал и сушил волосы. Убийственный трупный запах не давал дышать. Работали в противогазах. Такого и врагу не пожелаешь. Мать одной девочки-красавицы ушла на работу, а оползень погубил ребенка. Когда хоронили малышку, я плакал, долго не мог заставить себя взять в рот кусок хлеба.
Перед демобилизацией командир полка предложил Кузичу остаться на сверхсрочную.
— Пошлем на краткосрочные офицерские курсы, — пообещал он, — через месяц получишь офицерское звание. Тебе, считай, повезло. Многие хотели бы служить в Киеве. Это не Тмутаракань, а столица большой и благополучной республики. Через три-четыре года получишь квартиру. Соглашайся, пока я не передумал.
Может, Владимир и остался бы в Киеве, но избавиться от страшных воспоминаний не мог. Часто во сне являлись покойники с развевающимися на ветру волосами. Они что-то говорили ему, о чем-то предупреждали.
— Спасибо за все, товарищ полковник, — ответил старший сержант. – К сожалению, не могу принять вашего предложения. Скорее всего, буду жалеть, но замучила ностальгия, тянет в мою Тмутаракань, в болотную Повить.
— Ты все же подумай! — протянул руку Владимиру полковник Власов. –
Не ожидал я, что откажешься, но, как говорится, Бог батька.
В Кобрине никто не ждал демобилизованного солдата. Владимир отметился в военкомате, стал на партучет. Работы не предложили. Не помогла и отличная характеристика, подписанная командиром полка и замполитом. Хватало своих кадров.
При выходе из райкома, уже на площади, Владимира догнал инструктор райкома партии.
— Собираем молодежь для поездки на Урал. Можем и тебя включить! — предложил он.
— Подробнее можно?
— Будешь жить, и работать на металлургическом заводе в Челябинске. Город большой. Расположен на реке Миасс. Получишь подъемные. Дорога за казенный счет.
— Ну, если за «казенный счет», да еще по комсомольской путевке, можно и поехать.
— Через неделю в дорогу. Желательно прихватить с собой теплые вещи: валенки, кожух…
Владимир записал номер телефона инструктора и отправился домой. Рассказал отцу о предложении податься в Челябинск.
— Я бы семь раз подумал, прежде чем согласиться, — ответил отец. — Мой знакомый по лесхозу, Пронька, после войны завербовался на Урал. Вернулся полуживой, с отмороженными пальцами ног и без копейки в кармане. Слышал, небось: за морем и телушка полушка, да рубль перевоз. Зайди к председателю колхоза, а я переговорю с главным лесничим, возможно, найдем тебе здесь работу.
— Хорошо, батя, пусть будет так.
В лесничестве свободных мест не было, а должность подсобного рабочего на ферме Владимира не устраивала, и он позвонил инструктору райкома.
— Поеду! — заявил без лишних предисловий.
В том, что отец был прав, Владимир убедился скоро. Челябинск встретил белорусов сорокоградусным морозом, колючим ветром. Но это были цветочки. Ягодки начались, когда вышли на работу. Строили прокатный стан. Ежедневно приходилось иметь дело с тяжеленными металлическими болванками. За день так намучишься, что еле ноги переставляешь.
С грустью вспоминал Владимир колхозные хлебные нивы, цветущий картофель. Сердце подсказывало, что место его не здесь, на Урале, а там, в родных краях. Счастлив тот, кто, как говориться, где родился, там и пригодился.
Не раз мелькала в голове мысль: плюнуть на эти болванки, сибирские морозы и рвануть обратно домой. Многие ребята-романтики так и сделали. Выплатили потраченные подъемные и подмазали пяты. Не помогли ни увещевания начальства, ни угрозы исключить из комсомола. Звали они и Владимира с собой, но он держался.
Если зимой донимал лютый холод, то летом доводила до безумия жуткая жара. Пудовые болванки казались стопудовыми.
Ребята надеялись на хорошую зарплату, но получали несчастные сто тридцать рублей. Их хватало на питание, оплату за общежитие и мелкие расходы. Комсомольский энтузиазм угасал.
Как-то в областной газете Владимиру попалось на глаза объявление о наборе абитуриентов в Челябинский политехнический институт. Уже на второй день он отнес в приемную комиссию документы.
Времени для подготовки к экзаменам не было. После рабочей смены не просто решать задачи по математике и повторять по физике закон Ома. Вольно или невольно, тут перепутаешь Бойля с Мариоттом, хоть это и один ученый.
«Не поступлю — уеду домой! — решил про себя Владимир, — итак продержался полтора года. Хватит, наслесарничался!»
В школе он отдавал предпочтение гуманитарным предметам, а здесь надо было сдавать вступительные экзамены по математике и физике. Конкурс три человека на место. Даже многие москвичи и ленинградцы почему-то поступали в Челябинский политех.
— В провинции все же легче пройти по конкурсу, чем в Москве, — разоткровенничался однажды один из абитуриентов. — Там я, как ни крути, не проханже, а здесь запросто пройду по конкурсу. Все же столичную школу заканчивал. У нас преподавали математику и физику даже кандидаты наук.
В Повити лишь несколько учителей было с высшим образованием. Да и они не хватали звезд с неба. Лучших специалистов оставляли в Бресте, в райцентрах, в том же Кобрине, а в деревни попадали далеко не самые лучшие.
Владимир когда-то считал, что он хорошо знает физику, но вскоре убедился: знания его в одну столку. Сочинение написал на четвёрку, по остальным предметам получил тройки.
Никаких претензий к потребовавшему расчет Кузину начальство не предъявляло. Приехал на год, отработал восемнадцать месяцев. Тут и комар носа не подточит. Дали нормальную характеристику. Чтобы не голодал по дороге, выписали небольшие премиальные.
Как и после армии, встал в Кобрине на партучет. На этот раз высокое начальство в лице первого секретаря Кобринского райкома партии Хохлова не отмахнулось от молодого коммуниста.
— Временно поработаешь в больнице… заместителем главврача по хозчасти, — ошарашил молодого человека Евгений Григорьевич.
— Ке-е м? — заикаясь, переспросил Кузич.
— Заместителем главного врача, едрёна вошь! — раздражаясь, повторил Хохлов. — Это ненадолго. Со временем сельсовет возглавишь.
Три месяца Кузич ремонтировал больницу, косил траву с помощниками вокруг нее, посыпал песком дорожки, вместо перегоревших лампочек вкручивал новые. За это время его избрали депутатом Буховичского сельсовета.
Однажды, в конце рабочего дня в больницу заехал Евгений Григорьевич.
— Есть мнение райкома партии и райисполкома назначить тебя председателем Буховичского сельсовета. Не возражаешь? — спросил он.
Как тут возразишь? Ведь не случайно предложили баллотироваться в депутаты именно этого сельсовета.
— Согласен, Евгений Григорьевич, только на эту должность не назначают, а избирают депутаты.
— Вот и соберем их завтра в Еромичах. Проголосуют «за», как миленькие. Хотел бы я видеть умника, который попрет против партии.
Но «умники» нашлись. Это бывшие партизаны, три председателя колхозов. Ни просьбы, ни грозьбы не помогли. Зам главврача больницы, по простому завхоз, остался при своих интересах. Депутаты дружно проголосовали за Куца: свой человек, пусть еще один срок правит. Не совсем хорошо получается у него? Не молодой? Не беда — поправим, поможем. Не боги горшки обжигают. Да и старый конь борозды не портит.
— Хрен с ними! — горячился Хохлов по дороге в Кобрин. – Пойдешь инструктором райисполкома!
Девять месяцев колесил по дорогам района молодой инструктор, выполняя задания начальства. Иногда подвезут на машине, иногда догонит в пути пешего «начальника» и подвезет на лошади какой-нибудь дядька Макар, продавший на базаре парочку поросят. Заодно расскажет о делах в колхозе и сельсовете, в который едет с проверкой молодой человек. Впрочем, Кузич и так знал, что в любом сельсовете у председателя обязанностей, как осенью грибов в лесу, а возможностей их выполнить кот наплакал. Нет средств, никакой техники, кроме видавшей виды машины председателя и в лучшем случаи старенького, дышащего на ладан трактора. Приходится постоянно кланяться руководителю колхоза. Он Бог, царь и воинский начальник. Его, хоть он и депутат, не затащишь в сельсовет на аркане. Вот и сводится вся работа председателя сельсовета и его помощников к написанию и выдаче всевозможных справок, проведению праздников деревень, примирению поссорившихся родственников, благоустройству территорий…
Но Владимир Кузич все же верил, что толковый председатель сельсовета может сделать для людей намного больше, чем формально исполняя свои обязанности. Для этого нужно быть решительным, смелым, инициативным человеком, не цепляться за должность, как клещ за жертву.
В середине шестидесятых сельсоветы возглавляли пожилые, заслуженные люди (бывшие партизаны, участники Великой Отечественной войны, не потянувшие колхоз и освобожденные с должности руководители), а молодых председателей сельсоветов (Кобринский район не исключение) было раз, два и обчелся.
Внезапно умер председатель Повитьевского сельсовета. В последнюю дорогу его проводила вся деревня. Приехал на проводы и Владимир Кузич. Его здесь все знали, и он всех знал. У него были хорошие отношения с председателем местного колхоза, директором лесхоза.
В районе не долго искали замену ушедшему в мир иной председателю. Да и зачем искать, когда вот он, топор под лавкой? Владимир Кузич родом из Повити, коммунист, инструктор райисполкома, заочно учится в пединституте. Лучшей кандидатуры не надо.
— На этот раз тебя не прокатят! — смеялся по дороге в Повить председатель райисполкома Владимир Захарович Дудик.
Но Владимир все равно волновался. Земляки – народ въедливый, засыплют вопросами. Мол, почему дома не сиделось? Не за длинным ли рублём ездил в Казахстан, а потом на Урал? В конце концов, почему оставили с носом в Буховичах? Могут, конечно, спросить, что нового он думает внести в работу сельсовета. Непростые будут вопросы, и нелегко на них будет отвечать.
Повитьевцы уважали Андрея Матвеевича – деда Владимира, его отца — Григория Андреевича и всю трудолюбивую, никогда никого не обидевшую семью Кузичей. Может, поэтому не стали лезть в душу молодому человеку и проголосовали за него единогласно.
В своём заключительном слове Владимир поблагодарил депутатов сельсовета за доверие и пообещал оправдать его.
Если почившего в Бозе председателя земляки беспокоили редко, предпочитая иметь дело с руководителем колхоза, то теперь зачастили в сельсовет. Деревня строилась. Всем был нужен лес. Прошел слух, что Кузич-младший в хороших отношениях с директором лесхоза и главным лесничим. Правду, как шило в мешке, не утаишь.
Лес нужен был на новый клуб, на строительство и ремонт жилья, в конце концов, на дрова. Так или иначе, но новый «кировца» сельсовета зачастил в лесхоз с просьбами, и ему старались не отказывать.
«Пришла коза до нашего воза», — смеялись там, но шли навстречу: не для себя молодой председатель старается, для людей. А он, в свою очередь, обещал привлечь земляков к сбору шишек, проследить, хоть не его это дело, чтобы на выделенных участках для лесопользования был идеальный порядок.
В Повити было немало хороших строителей. За считанные месяцы вырос новый клуб, где проходили концерты самодеятельных артистов, а по субботам и
воскресеньям молодежь устраивала танцы. Как грибы после спорного дождя вырастали новые дома.
По долгу службы Владимир курировал начальную школу. На первых порах посещал ее не часто. Помогал организовать ремонт, облагородить территорию, провести для ребят экскурсию в тот же лесхоз, а то и в Кобрин. Но вскоре все заметили, что председатель сельсовета всё чаще заглядывает то в учительскую, то в классы, а в конце уроков поджидает у выхода Валентину Владимировну, молодую красивую учительницу, направленную после окончания Могилевского пединститута по распределению в Повить.
— Быть свадьбе! — поговаривали у колодцев любопытные кумушки.
Через три месяца после знакомства молодые расписались в сельсовете. Под брачным свидетельством на этот раз стояла подпись не председателя сельсовета, а его зама.
Народ в деревнях не простой. Помог Владимир нуждающимся сельчанам обзавестись соснами на новый дом, как их завидущий сосед, у которого дом, как звон, тут, как тут.
— Зачем вам лес, дядька Иван? — удивлялся Кузич.
— Э-э, браток, недавно я услышал считалочку от внучки. Сорока-Ворона кашку варила, деток кормила…
— Этому дам и этому дам, — подхватывал Владимир старую-престарую считалку.
— А этому не дам! — вскричал мужчина. — Я что, рыжий? Помоги и мне с лесом. Запас беды не чинит.
Кое-как приходили к согласию. Владимир умел сглаживать острые углы.
В районе не могли не заметить, что с приходом нового председателя Повить менялась на глазах. Кузич умел ладить и с людьми (ни одной жалобы), и с руководителями хозяйства. Такие люди в районе на вес золота.
— Как вы смотрите на то, чтобы вернуть Кузича в Кобрин? — спросил однажды председатель райисполкома Дудик у первого секретаря райкома партии Хохлова. — Засиделся он в своем болоте.
— У нас дефицит на председателей колхозов, но опыта у него по этой части нет. Да и образование не по профилю.
— Тут поспешать надо медленно. Назначим заместителем председателя колхоза, пошлем на курсы, а там увидим.
— Хорошо. Пусть будет так! — согласился Хохлов. Он знал, что недолго ему оставаться в Кобрине, скоро возглавит район Дудик. Зачем перечить Владимиру Захаровичу? Ему и карты в руки.
На следующий день после беседы с Хохловым Дудик встретился с Кузичем.
— Мы с первым секретарем посоветовались, — заявил он, — и решили вернуть тебя обратно в райисполком — на старую должность инструктора или управляющего делами.
Первое время поживешь у родителей жены, а там выделим вне очереди квартиру.
— Вы считаете, что я не справляюсь со своими обязанностями? Откуда такое спонтанное решение?
— Будем продвигать тебя по службе. Здесь ты показал себя с самой лучшей стороны.
— С женой посоветоваться можно?
— И нужно. Вот и поедем к тебе домой. Я тут бутылочку коньяку прихватил. Выпьем за повышение по службе.
«Странное повышение, — подумал Владимир. – Это же возвращение на круги своя. При любом раскладе на должность управделами райисполкома не пойду…»
Валентина Владимировна без колебаний согласилась на переезд в Кобрин, где жила ее мать с отчимом. Вдохновляла надежда на первую в жизни собственную квартиру.