Так начиналась война : из воспоминаний генерал-полковника Л. М. Сандалова // Память : историко – документальная хроника Березовского района. – Минск, 1987. – С. 122, 123-127, 128. – (Шла война священная…).
Так начиналась война
Из воспоминаний генерал-полковника Л. М. Сандалова
Леонид Михаилович Сандалов родился 10.4.1900 г. в г. Вичуга, ныне Ивановской области. Член КПСС с 1925 г. В 1920 г. окончил курсы комсостава, в 1926 г.- Киевскую объединенную военную школу командиров, в 1934 г.- Военную академию им. М. В. Фрунзе, в 1937 г.— Военную академию Генштаба. В Красной Армии с 1919 г. Участник Гражданской войны. С 1921 г. на штабных должностях в Киевском военном округе. С 1937 г. начальник оперативного отдела штаба Белорусского военного округа, в 1939 г. участвовал в освободительном походе в Западную Белоруссию. С 1940 начальник штаба 4-й армии. В этой должности вступил в Великую Отечественную войну. Соединения 4-й армии в числе первых приняли на себя удар вероломно вторгшихся войск фашистской Германии, самоотверженно вели оборонительные бои на Западном направлении, в районе Бреста, Березы, Барановичей, Пинска. В июле — ноябре 1941 г. Л. М. Сандалов — начальник штаба Центрального и Брянского фронтов, с декабря начальник штаба 20-й армии. С сентября 1942 г. начальник штаба Брянского, с октября 1943 г.— 2-го Прибалтийского, с апреля 1945 г.— 4-го Украинского фронтов. Принимал участие в битве под Москвой и Курской битве, в подготовке и проведении Воронежско-Касторненской, Орловской, Брянской, Рижской, Моравско-Остравской, Пражской и других операций. После войны Л. М. Сандалов — начальник штаба Прикарпатского военного округа, в 1946-47 гг. заместитель начальника Главного штаба Сухопутных войск, начальник управления этого штаба, в 1947-53 гг. начальник штаба — первый заместитель командующего войсками Московского военного округа. В 1953-55 гг. находился в распоряжении министра обороны СССР. С сентября 1955 г. в запасе. Награжден 3 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, орденами Суворова и Кутузова 1-й степени, Красной Звезды, медалями, а также иностранными орденами.
Последнюю предвоенную ночь старший командный состав армейского управления провел в помещении штаба армии. В нервном тревожном состоянии ходили мы из комнаты в комнату, обсуждая вполголоса кризисную обстановку. Через каждый час звонили в Брестский погранотряд и дивизии. Отовсюду поступали сведения об изготовившихся на западном берегу Буга немецких войсках.
Доносили об этом в штаб округа, но оттуда не следовало никаких распоряжений.
Часа в два начала действовать гитлеровская агентура. Из Бреста сообщили по телефону, что в некоторых районах города и на железнодорожной станции погас свет и вышел из строя водопровод. Через несколько минут произошла авария на электростанции в Кобрине. А еще через полчаса ко мне вошел взволнованный начальник связи армии полковник А. Н. Литвиненко и прерывающимся голосом доложил:
— Со штабом округа и со всеми войсками проволочная связь прекратилась. Исправной осталась одна линия на Пинск. Разослал людей по всем направлениям искать повреждения.
Для ознакомления с обстановкой на месте командарм отправил в Брест моего заместителя полковника Кривошеева, а в Высокое н Малориту — других командиров штаба.
Примерно через час связь со штабом округа, с Брестом и с Высоким, в котором размещался комендант укрепрайона, была восстановлена. Выяснилось, что на линиях в нескольких местах были вырезаны десятки метров провода.
В 3 часа 30 минут Коробкова вызвал к телефонному аппарату командующий округом и сообщил, что в эту ночь ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию. Но категорически предупредил, что на провокацию мы не должны поддаваться. Наша задача — только пленить банды. Государственную границу переходить запрещается.
На вопрос командующего армией, какие конкретные мероприятия разрешается провести, Павлов ответил:
— Все части армии привести в боевую готовность. Немедленно начинайте выдвигать из крепости 42-ю дивизию для занятия подготовленных позиций. Частями Брестского укрепрайона скрытно занимайте доты. Полки авиадивизии перебазируйте на полевые аэродромы.
До 4 часов командарм успел лично передать по телефону распоряжение начальнику штаба 42-й дивизии и коменданту укрепрайона. А в 4 часа утра немцы уже открыли артиллерийский огонь по Бресту и крепости.
Почти тотчас же стали поступать донесения и из других наших гарнизонов, подвергшихся нападению врага. Командиры дивизий сами объявили боевую тревогу.
О немецком артиллерийском налете, явившемся началом войны, в армейском журнале боевых действий записано следующее:
«В 4.00 22.6, когда еще только близился рассвет, по всей нашей приграничной полосе неожиданно, как гром с ясного неба, загремела канонада. Внезапный артиллерийский огонь фашистов обрушился по соединениям и частям, расположенным поблизости от границы, по пунктам, где ночевали работавшие в пограничной полосе стрелковые и саперные батальоны, по подразделениям, сосредоточенным на Брестском полигоне для проведения учения, а также по заставам пограничников. Наиболее интенсивный артиллерийский огонь был сосредоточен по военным городкам в Бресте и особенно по Брестской крепости».
Брестская крепость была буквально засыпана снарядами и минами. Одновременно с этим немецкая авиация произвела ряд массированных ударов по нашим аэродромам.
В 4 часа 30 минут к командарму ворвался взволнованный командир авиационной дивизии и доложил:
— Сейчас мне звонили из Пружан, из штаба танковой дивизии. Там на наш аэродром налетело свыше 60 немецких бомбардировщиков. Много наших самолетов уничтожено. Уцелевшие перекатываются на руках в перелески и кустарники за черту аэродрома. Я приказал поднять в воздух кобринский истребительный полк. Направляю его в Пружаны.
Не закончил еще полковник Белов своего доклада, как сильные взрывы раздались где- то совсем поблизости. Вначале одиночные, они стремительно учащались и вскоре слились в сплошной гул.
Оперативный дежурный доложил по телефону, что вражеской бомбардировке с воздуха подвергся Кобринский аэродром…
С разрешения командарма я тут же приказал дежурному передать всем начальникам отделов: немедленно оставить помещение штаба, прихватить с собой штабные документы, сосредоточиться, как было условлено заранее, в саду за штабом и ожидать машин для переезда в Буховичи. В течение нескольких минут здание штаба опустело. И тотчас же над нами появилась вражеская эскадрилья. С малой высоты она начала сбрасывать 500-килограммовые бомбы. Страшные взрывы потрясли воздух, и на наших глазах здание штаба начало разваливаться. За первой волной-бомбардировщиков последовала вторая. А мы лежали в канаве, лишенные возможности что-либо предпринять: зенитных средств при штабе не было, а большая часть истребителей сгорела на аэродроме.
Бомбардировке подвергся весь наш военный городок, в том числе и жилые дома. К счастью, семьи начсостава, захватив самое необходимое, покинули свои квартиры сразу же, как только начался налет на Кобринский аэродром.
Когда самолеты улетели, установили, что среди работников армейского управления недостает четырех человек. Не успев выбежать из здания штаба, они погибли под его развалинами. Фамилии троих запомнились. Это были: помощник по комсомольской работе начальника управления политической пропаганды старший политрук Никита Иванович Горбенков, инструктор отделения партучета, тоже старший политрук Валентин Семенович Курский и младший политрук Файзулла Турумов. Их задавила рухнувшая стена в тот самый момент, когда они выносили железные ящики с партийными и комсомольскими документами. В домах начсостава погибло пять семей. Кроме того, до двадцати человек военнослужащих и членов их семей получили ранения.
Это были первые жертвы войны, оказавшиеся в поле моего зрения.
И по злой иронии судьбы как раз в этот момент мой заместитель полковник А. И. Долгов доложил только что принятую телеграмму из округа. В ней воспроизводилась директива Москвы: «В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам быть в полной боевой готовности и встретить внезапный удар немцев».
— Опять то же самое, — горестно поморщился генерал Коробков.— До сих пор ни Москва, ни округ не верят, что началась настоящая война!
А мне подумалось: «Да ведь и мы с тобой до самой последней минуты не верили. Пока не увидели своими глазами развалины здания штаба армии, пока не услышали о гибели близких нам людей, все продолжали надеяться, что это еще не война. Мы охотно поверили в то, что какие-то враждебные силы затеяли небывалую провокацию и что, если на нее не поддаваться, можно еще избежать войны».
— Поедемте в Буховичи,— сказал командующий,— узнаем, какая обстановка в Бресте, и доложим в округ, что началась настоящая война. Дайте указания об эвакуации семей начальствующего состава.
Потом он повернулся в сторону заместителя начальника отдела политической пропаганды полкового комиссара В. Н. Семенкова:
— Думаю, что следует оповестить о случившемся партийные и советские органы до линии Кобрин — Пружаны и подсказать им, чтобы тоже начинали эвакуацию…
В Буховичах, в семи километрах северо-восточнее Кобрина, куда штаб армии переехал около 6 часов, проволочная связь имелась лишь с Кобрином, Пружинами и Пинском.
— Связь со штабом округа потеряли всего несколько минут назад,— доложил оперативный дежурный. — В последний момент получена телеграмма от командующего округом.
Эта депеша была краткой, но уже более определенной: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому».
Я обратил внимание на время отправления телеграммы. На ленте было отбито: 5 часов 25 минут.
На Брестском направлении была сосредоточена большая часть сил и средств самой крупной группировки немецких войск. Враг имел там громадное превосходство в живой силе. Неожиданным ударом артиллерии и авиации ему удалось сжечь на приграничных аэродромах сотни наших самолетов, разрушить многие штабы, нарушить связь. Все это создавало благоприятнейшие условия для триумфального марша гитлеровских орд на восток. Но самоуверенных гитлеровских генералов с первых же часов войны постигло горькое разочарование. Советские бойцы и командиры беззаветно сражались за Родину. Повального бегства и сдачи наших войск в плен, как это имело место во Франции, здесь не произошло.
К 10 часам утра войска Гудериана ценой огромных потерь продвинулись на два-три километра от границы. Но добрая половина Бреста и крепость все еще находились в наших руках. На левом фланге части 75-й дивизии сдерживали врага вблизи Буга. Из 49-й дивизии поступали отрывочные и противоречивые сведения.
Вскоре у меня состоялся телефонный разговор с командующим. Он звонил из 28-го корпуса. В сообщении его неприятное перемежалось с приятным. Голос звучал твердо:
— Наши войска, особенно танковые н артиллерийские части, понесли большие потери от вражеской авиации. Уцелевшие истребители с Кобринского аэродрома во главе с командиром полка вылетали к Бресту и уничтожили там несколько немецких самолетов. После этого уже в течение целого часа немцев в воздухе нет… Силами размещенных в Жабинке четыреста пятьдесят девятого стрелкового и четыреста семьдесят второго артиллерийского полков сорок второй дивизии оборудуется тыловой оборонительный рубеж. Часам к двенадцати в рощу северо-западнее Жабинки подтянется из Пружан дивизия Богданова.
— Передовой отряд дивизии Богданова к девяти часам уже достиг Поддубно,— доложил я командарму в свою очередь.
— У нас здесь ходят слухи, что противник, прорвавшись между Высоким и Брестом, распространяется на Видомль, — перебил меня Коробков.— Поезжайте сами в дивизию Васильева, узнайте, что там делается, и свяжите его с Богдановым.
И вот я с группой командиров уже держу путь в Высокое. Обе наши машины то и дело подвергаются нападению вражеских самолетов, и мы вынуждены съезжать с шоссе, маскироваться в лесу. Подъезжая к Жабинке, увидели, как фашистские бомбардировщики волна за волной устремились к Кобрину. Навстречу им вылетели две небольшие группы наших истребителей. Одна из этих групп в составе четырех самолетов И-153 («чаек») сбила два фашистских бомбардировщика и смело вступила в бой с вражескими истребителями. Когда мы прибыли на командный пункт полковника Васильева, он доложил, что 49-я дивизия продолжает удерживаться вблизи границы. Но за левым ее флангом, там, где оборонялись отдельные батальоны 28-го корпуса, противник прорвался на Мотыкалы. Позже мы узнали, как был осуществлен этот прорыв на Мотыкалы. Войска Гудериана, пожалуй впервые на советской территории, применили там позорный варварский прием. После нескольких безуспешных атак они собрали местных жителей — женщин, детей, стариков — и под угрозой расстрела погнали их впереди себя…
На командный пункт армии в Буховичах я возвратился около 14 часов. Со штабом округа и с соседней армией связи по-прежнему не было. Командующий находился в подавленном состоянии. Он сообщил:
— Часа два назад немецкая авиация разбомбила два окружных артиллерийских склада: в лесу восточнее Березы и в районе Пинска. Где мы теперь будем получать боеприпасы?
От ответа на этот очень трудный вопрос меня избавило появление командира авиационной дивизии. Он доложил о новых неприятностях:
— Только что поступили сведения о бомбардировке . аэродрома в Пинске. Большая часть базировавшихся на нем наших бомбардировщиков сгорела. Командующий авиацией фронта приказал посадить па этот аэродром все уцелевшие самолеты кобрииского и пружанского авиаполков после их очередного вылета к Бресту. Туда же я перехожу и сам со штабом дивизии.
— С переходом дивизии в Пинск всякая связь с вами будет потеряна,— заметил я. А почему бы вам не перебазировать сохранившиеся самолеты в район Барановичей или Слуцка?
— В Барановичах аэродром разрушен, а в Слуцке подготовленного аэродрома и раньше не было, — возразил Белов. — Так что, кроме Пинска, деваться нам некуда. Там, по крайней мере, имеется горючее и боеприпасы.
Командарм поддержал Белова. На командном пункте становилось все многолюднее. Возвратились из войск начальники различных служб и отделов армейского управления. Командарм провел с ними краткое совещание. Речь шла о том, как быть, что делать. Решили сосредоточить все усилия на обороне. На случай прорыва противника к Жабинке наметили оборудовать в тылу несколько новых оборонительных рубежей. В районе Кобрина эта задача возлагалась на сводный полк. По реке Мухавец, от Буховичей до Пружан, такой рубеж предполагалось создать силами одного из полков 205-й моторизованной дивизии и не имеющими боевых машин подразделениями 30-й танковой дивизии. В районе Березы на строительстве оборонительного рубежа использовались главные силы 205-й моторизованной дивизии.
Около 16 часов меня вызвали на запасной командный пункт армии, в район Запруды (20 километров северо-восточнее Кобрина) . С этим пунктом по проводам наркомата связи сумел наконец связаться начальник штаба округа генерал Климовских. Вместе со мной на переговоры поехали и командующий армией, и член военного совета. В их присутствии я кратко доложил по телеграфу обстановку и получил от генерала Климовских следующие указания:
«Штаб округа развернулся в штаб Западного фронта. Объявлена общая мобилизация. Армию перевести на штаты военного времени. Войска соседней с вами армии в 10 часов дрались на границе. Командующий фронтом приказывает 4-й армии: контрударом, главным образом силами корпуса Оборина, разгромить противника в районе Бреста и выйти к границе. В помощь вам из полосы соседней армии, с рубежа Бельск — Гайновка, будет действовать в направлении на Брест механизированный корпус генерала Ахлюстина».
Мы только руками развели.
— Да разве наши обессиленные войска, почти лишившиеся поддержки с воздуха, смогут нанести контрудар под Брестом? — воскликнул Шлыков. Смогут ли еще корпуса Попова и Оборина удержать оборону на подступах к Жабинке?
Я поддержал Федора Ивановича:
— Корпус Ахлюстина в Вельске только формируется. Боевой техники и машин у него меньше, чем у Оборина. Рассчитывать на помощь этого корпуса едва ли следует.
— Надо просить округ утвердить наше решение о переходе к обороне,— обратился Шлыков к командующему.
— Хотите, чтобы нас назвали трусами и отстранили от командования армией — рассердился Коробков. — Если хотите, можете вносить такое предложение лично от себя…
От имени командования армией я передал Климовских, что мы приступаем к подготовке контрудара.
Тотчас же после этих переговоров был написан приказ о нанесении на рассвете 23 июня контрудара в Брестском направлении: 14-м механизированным корпусом с рубежа Видомль — Жабпнка и 28-м стрелковым корпусом из района Жабинки.
В 6 часов 23 июня войска 4-й армии нанесли противнику контрудар из района Жабинки. Немцы никак не ожидали этого и на ряде участков фронта были отброшены на несколько километров. Но через полчаса над нашими войсками появилось множество вражеских самолетов. Пикирующие бомбардировщики Ю-88 буквально висели над боевыми порядками 14-го механизированного корпуса. С противным визгом они почти отвесно падали вниз и, сбросив бомбы, с ревом взмывали кверху.
Под прикрытием авиации перешла в наступление группа Гудериана. И вот на рубеже Каменец — Жабинка — Радваннчп развернулось ожесточенное встречное сражение. В него втянулись как с нашей, так и с немецкой стороны почти все танки и самолеты, предназначенные для действия на Брестском направлении. С наблюдательного пункта полковника Богданова был хорошо виден бой двух наших танковых полков с огромным количеством вражеских танков и сопровождавшей их артиллерией. Против первого эшелона 30-й танковой дивизии развернулись две фашистские танковые дивизии — 17-я и 18-я. Поле боя из конца в конец было усеяно пылающими боевыми машинами.
Долго задерживаться я здесь не мог. Надо было возвращаться в Запруды на командный пункт армии. На командном пункте я застал Коробкова. За полчаса до меня он возвратился пз 28-го корпуса.
Командарм выглядел угрюмым, подавленным. Последние сведения из войск были нерадостны.
— Только сейчас передали, что танки противника обходят в районе Каменца правый фланг тридцатой танковой дивизии и распространяются на Пружаны, — заговорил он. — Части двадцать второй танковой дивизии, против которой также наступает около двух немецких танковых дивизий, понесли большие потери и с боями отходят на Кобрин. Все в у один голос утверждают, что отступление наших войск вызвано прежде всего безнаказанными действиями вражеской авиации. Надежно прикрывать с воздуха боевые порядки дивизий и корпусов у нас, к сожалению, нечем…
Потом командарм обратился ко мне:
— Пошлите в район Березы своего заместителя со связистами готовить запасной командный пункт. Сами снова поезжайте в дивизию Богданова, помогите ему организовать оборону под Пружанами.
Командный пункт 30-й танковой дивизии мне удалось разыскать под Пружанами лишь к 8 часам. Незадолго до меня там побывал уже полковник Тутаринов и оказал большую помощь Богданову в организации боя. Бой этот вылился в своеобразный танковый поединок с несомненным преимуществом на стороне противника. У немцев и танков было больше, и авиация их поддерживала лучше. И все-таки 30-я танковая дивизия дралась упорно, люди вели себя геройски, и враг нес большие потери. Лишь к 10 часам 17-й и 18-й дивизиям Гудериана удалось захватить западную часть Пружан.
В то время как 30-я танковая дивизия отражала натиск противника в районе Пружан, части 28-го стрелкового корпуса п 22-й танковой дивизии под ударами двух танковых, одной моторизованной и нескольких пехотных дивизий 12-го армейского корпуса немцев медленно отступали от Жабники к Кобрину. Около 10 часов дня им удалось задержать гитлеровцев на рубеже Тевли — Андроново — Патрики. До 16 часов противник не смог здесь продвинуться ни на шаг. Ценой больших потерь противник прорвался севернее Кобрина. Его танки стали выходить на Варшавское шоссе. Однако около 17 часов они снова были задержаны у реки Мухавец выдвинутыми сюда накануне подразделениями 205-й моторизованной дивизии. Командование и штаб армии переехали в район Березы.
Около 19 часов противник подтянул к реке Мухавец танковые дивизии 24-го моторизованного корпуса и при мощной поддержке авиации еще раз атаковал наши части. Измотанные длительными боями, при остром дефиците снарядов, зенитных средств, противотанковой артиллерии и даже противотанковых мин для устройства заграждений, войска 4-й армии не выдержали этого удара. Немецкие танки прорвались в направлении Березы и частично от Запруды повернули на Пружаны.
Около 20 часов во фланг была атакована 30-я танковая дивизия. На этот раз она оказалась не в состоянии удержать Пружаны н стала отступать на Селец. Перед 47-м моторизованным корпусом немцев, безуспешно топтавшимся под Пружанами с самого утра, открылся наконец путь в направлении Слоннма.
С этого момента у нас еще больше осложнилось положение с материальным обеспечением. Оставив Кобрин и Пружаны, мы лишились ближайших баз снабжения горючим, а наши тылы и без того подводили нас. По существу, к началу войны армия не имела тылов в теперешнем их понимании. У нас не было армейских складов, не было и армейских транспортных средств.
С началом боевых действий каждая часть вынуждена была посылать свои машины или подводы за боеприпасами на окружной артиллерийский склад в Пинске. Это было сопряжено с большими затратами времени. К тому же посланные транспорты по возвращении не всегда находили свои части.
То же самое происходило и с подвозом продовольствия. В результате бойцы и командиры в течение первых двух суток войны питались, как правило, одним хлебом.
К исходу дня 23 июня 14-й механизированный корпус удерживал противника у реки Ясельда, на рубеже Селец — Береза. Главной силой была здесь в то время 205-я моторизованная дивизия, которой командовал полковник Ф. Ф. Кудюров.
За Ясельду отходили и части 28-го стрелкового корпуса. Используя преимущественно грунтовые дороги и тропы, многие из них передвигались на подводах, мобилизованных у местного населения.
Из 6-й стрелковой дивизии за Ясельду отходили подразделения двух стрелковых и артиллерийского полков под общим командованием полковника Матвеева. Остальные ее части во главе с командиром дивизии полковником Попсуй-Шапко после боев в Кобрине отошли на три — четыре километра к востоку и прикрывали направление на Пинск.
На левом фланге армии 75-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Недвигина продолжала успешно обороняться в районе Малориты, сдерживая натиск кавалерийской и двух пехотных дивизий противника.
Уцелевшие самолеты авиационной дивизии по-прежнему базировались на Пинском аэродроме и готовились с утра оказать помощь войскам, оборонявшим район Березы. Около 22 часов на короткое время появилась проволочная связь со штабом фронта. Ознакомившись с обстановкой в полосе 4-й армии, командующий фронтом приказал любой ценой удержать противника на реке Ясельда.
После этих переговоров генерал Коробков поручил оборону рубежа на реке Ясельда командиру 28-го стрелкового корпуса и подчинил ему 205-ю моторизованную дивизию. Танковые дивизии механизированного корпуса
выводились во второй эшелон армии на рубеж Коссово — Ивацевичи.
Ночь на 24 июня выдалась такая же тихая и теплая, какими были и две предшествовавшие ей. Роса не выпадала. Работники армейского управления располагались отдыхать прямо на земле.
С наступлением темноты стрельба прекратилась. Лишь изредка кое-где даст короткую очередь пулемет да взовьется ввысь над передним краем немецкая ракета, и снова водворяется странная тишина. Как будто и нет войны!..
В единственной на командном пункте палатке обосновались и командующий, и член военного совета, и все операторы штаба армии. На столе две сальные свечи и аппарат Морзе. Телеграфная связь со штабом фронта очень неустойчива, и на аппарате работает лично начальник связи армии полковник А. Н. Литвиненко. Попытки связаться с фронтом по радио из-за дальности расстояния не удаются. Связь с соединениями поддерживаем только через делегатов.
Командарма опять вызывает Павлов и уточняет задачу на завтра:
«Упорно обороняясь на реке Ясельда, утром 24 июня совместным ударом в направлении Ружаны — 121-й стрелковой дивизией от Слонима и 14-м механизированным корпусом от Селец — выбить противника из Ружан, а затем из Пружан и закрыть ему путь на Барановичи…»
До конца выслушать командующего фронтом и передать ему наши соображения не удалось: Морзе замолчал опять.
— Снова контрудар,— нервно пожимает плечами член военного совета.— Сегодня мы уже убедились, чем это оборачивается при многократном превосходстве врага в танках и авиации. А завтра условия будут еще хуже. Да и какими, собственно, силами сможем мы нанести этот новый контрудар? Танков у Оборина почти не осталось, а снарядов — по десятку на пушку.
Подоспевший к этому времени генерал Оборин всецело солидаризовался со Шлыковым и также стал убеждать командарма в бесцельности и опасности контрудара из Пружан:
— Рубеж на реке Ясельда в районе Березы обороняется сейчас почти исключительно двести пятой моторизованной дивизией. Вышедшие сюда части двадцать восьмого корпуса реальной силой не являются. Молодые, слабо обученные бойцы моторизованной дивизии неплохо отрыли окопы, но перед окопами у них ни мин, ни проволоки, никаких других заграждений. Даже мост через Ясельду взорвать нечем. Таким образом, участие моторизованной дивизии в контрударе, безусловно, исключено. Танковая дивизия полковника Кононова понесла такие потери, что говорить о ней сейчас как о дивизии просто нельзя. Относительно боеспособной осталась только танковая дивизия полковника Богданова, переместившаяся из Селец в Коссово, но у нее мало боеприпасов.
В начале седьмого командир 28-го стрелкового корпуса прислал донесение о том, что с рассветом против наших войск, обороняющихся на Ясельде, враг бросил свою бомбардировочную авиацию, провел мощную артиллерийскую подготовку и возобновил атаки. Около 6 часов на одном из участков группе немецких танков удалось прорвать оборону и выйти на Варшавское шоссе южнее селения Бронная Гора. Второй эшелон моторизованной дивизии контратакует прорвавшегося противника.
К 8 часам поступили сведения от полковника Богданова. Его дивизия и сводный полк моторизованной дивизии сдерживали наступление вражеских войск на рубеже Коссово — Ивацевичи. Остальные части мотодивизии вместе с частями 28-го стрелкового корпуса продолжали обороняться на реке Ясельда. Вражеская пехота подошла к лесному массиву, простиравшемуся на 20 километров между Березой и Ивацевичами, но проникнуть в лес не смогла.
— Танки противника оттеснили части Оборина к реке Щара, за Бытень, Доманово, — ошеломил нас командарм. — Нет никакой уверенности, что долго продержимся и на этом рубеже, хотя туда уже выдвинулся окружной тяжелый гаубичный полк. Вывести к Щаре полки Иванюка мы не успеем. Они сейчас подходят только к Миловидам, да и то не в полном составе. Придется развернуть их для обороны здесь: один полк севернее Миловид, другой южнее.
В 15 часов 24 июня танковые части 25-го моторизованного корпуса немцев вышли к Миловидам и завязали бой с поспешно занявшими здесь оборону двумя стрелковыми полками 55-й дивизии и отошедшими сюда же частями нашего механизированного корпуса.
К исходу 24 июня немцам не удалось перешагнуть Щару и под Слонимом — в полосе 155-й и 121-й стрелковых дивизий. С утра 25 июня противник возобновил наступление в районе Слонима и на Слуцком направлении. В течение дня противник продолжал атаки в направлениях Барановичей ж Синявки, но ощутимого успеха не достиг. Ничего не выходило у противника и на Слуцком направлении, где действовал его 24-й моторизованный корпус. Оборонявшаяся на рубеже Русиновичи — Тальминовичи 55-я стрелковая дивизия держалась стойко. Ее артиллерия, поставленная на прямую наводку, в упор расстреливала фашистские танки. Понеся большие потери, противник прекратил дальнейшие атаки и на этом направлении около 17 часов.
А в лесах восточнее реки Ясельда продолжали вести оборонительные бои 205-я моторизованная и 22-я танковая дивизии совместно с отрядом полковника Осташенко. Они яростно вцепились в прорвавшуюся к Ивацевичам моторизованную дивизию 24-го корпуса Гудериана, громили корпусные тылы и притянули на себя большие силы вражеской пехоты, а отчасти и его танковые дивизии. Таким образом, в центре армейской полосы, между Березой ж Барановичами, создалась весьма сложная обстановка. Боевые действия развернулись здесь на нескольких рубежах, находившихся довольно далеко друг от друга, и получился так называемый «слоеный пирог».
Уже после войны бывший начальник штаба 4-й немецкой армии генерал Блументритт сделал признание английскому историку Лиддел Гарту:
«Начальная битва в июне 1941 года впервые показала нам Красную Армию. Наши потери доходили до 50 процентов… Там мы узнали, что значит сражаться по русскому способу…»
Печатается с сокращениями по кн.: Сандалов Л. М. Пережитое. М., 1966.