Дайнес Командармы 1941 года

Дайнес, В. О. Командармы 1941 года. Доблесть и трагедия / В. О. Дайнес. – М. : «Вече», 2017. – 432 с. – (Вся правда о войне).

Воспоминания Л. М. Сандалова, Кобрин. – с. 208, 210, 214, 217, 219.

«ВИНОВНЫМ СЕБЯ НЕ ПРИЗНАЮ…»

(генерал-майор А. А. Коробков)

Для генерал-майора А. А. Коробкова такое обвинение было сильнейшим психологическим ударом. Почти двадцать шесть лет он носил военную форму, честно и добросовестно служил сначала русской, так называемой «царской», армии, а затем новой, Красной армии. Окончив учебную команду пехотного запасного батальона и Оренбургскую школу прапорщиков, умело командовал пехотным взводом в Первой мировой войне. Столь же успешно действовал в должности командира роты во время Гражданской войны, был ранен на Восточном фронте, попал в плен, но сумел бежать из госпиталя для военнопленных. Отважного командира направили в Академию Генерального штаба РККА, которую Александр Андреевич окончил в 1922 г.

В целом карьера А. А. Коробкова складывалась неплохо. У него были большие склонности к штабной работе, что не осталось без внимания. После окончания академии он более года овладевает премудростями мобилизационной работы в штабе Северо-Кавказского военного округа, а затем почти три года командует стрелковым полком. Еще одной характерной чертой Александра Андреевича была склонность к преподаванию. Это качество проявилось в бытность его военным руководителем сначала Харьковского, а затем Саратовского коммунистического университетов.

В последующем он снова совершенствует свое штабное и методическое мастерство в должностях начальника штаба стрелковой дивизии и помощника инспектора пехоты Инспекции пехоты РККА. Но и командирские качества Александра Андреевича, как говорится, «не ржавели». С декабря 1936 г. он командует стрелковой дивизией, а с мая 1939 г. — 16-м стрелковым корпусом.

В январе 1941 г. генерал-майор А. А. Коробков был назначен командующим 4-й армией Западного Особого военного округа. «Это был очень деятельный командир, быстро продвигавшийся по служебной лестнице и оставивший позади многих своих сослуживцев, — пишет в своих мемуарах «Пережитое» генерал-полковник Л. М. Сандалов, возглавлявший в то время штаб 4-й армии. — …Новый командарм педантично исполнял волю командующего округом по размещению войск. Своей точки зрения на этот предмет он либо не имел, либо тщательно скрывал ее».

Такая вот характеристика, с некоторой подоплекой.

На судебном заседании член Военной коллегии Верховного суда СССР диввоенюрист Д. Я. Кандыбин, обращаясь к подсудимому начальнику штаба Западного фронта генерал-майору В. Е. Климовскому, сказал:

— Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал такие показания: «…Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова». Что вы скажете в отношении показаний Павлова?

— Показания Павлова я подтверждаю, — ответил Климовских.

В чем же заключались «предательские действия» генерал-майора А. А. Коробкова?

Вечер 21 июня 1941 г. был для бойцов и командиров 4-й армии обычным субботним вечером: люди отдыхали, смотрели спектакли, кинофильмы, выступления коллективов художественной самодеятельности. Генерал-полковник Л.  М. Сандалов в книге «Пережитое» пишет:

«В 20 часов вечера мы с командующим и своими семьями пошли смотреть оперетту “Цыганский барон”. Однако тревожная озабоченность и какое-то гнетущее чувство мешали полностью насладиться чудесной музыкой этой популярной оперетты. Особенно нервничал командующий армией. Его занимало отнюдь не развитие сюжета “Цыганского барона”. То и дело он поворачивался ко мне и шепотом спрашивал:

— А не пойти ли нам в штаб?

Оперетту мы так и не досмотрели. Около 23 часов нас вызвал к телефону начальник штаба округа. Однако особых распоряжений мы не получили.

О том же, что нужно быть наготове, мы и сами знали».

Командарм ограничился тем, что вызвал в штаб ответственных работников армейского управления. На 22 июня по решению командующего войсками Западного Особого военного округа генерала армии Д. Г. Павлова в 4-й армии намечалось провести опытное тактическое учение на Брестском артиллерийском полигоне. Но в связи с поступавшими сведениями о передвижениях частей вермахта по ту сторону советской границы учение было перенесено на 23 или 24 июня.

Во втором часу ночи 22 июня в штаб 4-й армии из Брест сообщили по телефону, что в некоторых районах города и на железнодорожной станции погас свет и вышел из строя водопровод. Через несколько минут произошла авария на электростанции в Кобрине.

Вскоре Коробков получил приказ командующего округом о приведении войск 4-й армии в боевое состояние и о занятии всех сооружений, как боевого типа, так и недостроенных. Командарм, по свидетельству Павлова, доложил:

— Войска 4-й армии готовы к бою. Боеготовность Брестского гарнизона проверю лично.

— Александр Андреевич, гарнизон Бреста должен быть на том месте, где ему положено по плану, — предупредил Коробкова командующий округом. — Немедленно начинайте выполнять мое приказание.

 Около половины третьего ночи начальник связи армии полковник А. Н. Литвиненко доложил начальнику штаба армии:

— Со штабом округа и со всеми войсками проволочная связь прекратилась. Исправной осталась одна линия на Пинск. Разослал людей по всем направлениям исправлять повреждения.

Генерал-майор Коробков, которому начальник штаба армии передал содержание доклада начальника связи, направил несколько командиров для ознакомления с обстановкой в Бресте, Высоком и Малорите.

В 3 часа 30 минут 22 июня, по свидетельству генерал-полковника Сандалова, командарма вызвал к телеграфному аппарату командующий округом и сообщил, что в эту ночь ожидается провокационный налет немецких отрядов на советскую территорию. Генерал армии Павлов потребовал не поддаваться на провокацию, только пленить, по словам Сандалова, «банды» и не переходить государственную границу. Опять же по данным Сандалова, командующий округом разрешил привести все части 4-й армии в боевую готовность, выдвинуть немедленно из Брестской крепости 42-ю стрелковую дивизию для занятия подготовленных позиций. Части Брестского укрепрайона должны были скрытно занять доты, а авиационные полки следовало перебазировать на полевые аэродромы.

Генерал-майор Коробков сразу же отдал соответствующие указания. В 3 часа 45 минут он доложил командующему округом:

— Всюду и все спокойно, войска выполняют поставленную вами задачу.

— Выходит ли 22-я танковая дивизия из Бреста? — спросил Павлов.

— Да, выходит, как и другие части, — сообщил Коробков.

О том, как далее развивались события, можно судить по записи в журнале боевых действий 4-й армии: «В 4.00 22.6, когда еще только близился рассвет, во всей нашей приграничной полосе неожиданно как гром среди ясного неба загремела канонада. Внезапный артиллерийский огонь фашистов обрушился по соединениям и частям, расположенным поблизости от границы, по пунктам, где ночевали работавшие в пограничной полосе стрелковые и саперные батальоны, по подразделениям, сосредоточенным на Брестском полигоне для проведения учения, а также по заставам пограничников. Наиболее интенсивный артиллерийский огонь был сосредоточен по военным городкам в Бресте, и особенно по Брестской крепости».

В 4 часа 15 минут войска группы армий «Центр» генерал-фельдмаршала Ф. фон Бока перешли в наступление в полосе Западного Особого военного округа. Начальник штаба 42-й стрелковой дивизии сразу же сообщил командующему 4-й армией, что противник открыл массированный огонь по Бресту и крепости. По свидетельству генерал-полковника Сандалова, в 4 часа 23 минуты командующий 4-й армией передал генералу армии Павлову, что на Кобрин налетела авиация, на фронте страшная артиллерийская стрельба. Командующий округом предложил генерал-майору Коробкову ввести в действие план «Кобрин 41», приказав держать войска в руках и действовать с полной ответственностью.

В 4 часа 30 минут командир 10-й смешанной авиационной дивизии полковник Н. Г. Белов доложил командующему 4-й армией о том, что свыше 60 немецких бомбардировщиков нанесли удар по аэродрому в Пружанах. Затем последовали доклады из других частей и соединений о вражеских бомбардировках.

 В 5 часов 25 минут, по данным Сандалова, командующий округом приказал командующим 3, 10 и 4-й армиями «ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых военных действий» поднять «войска и действовать по-боевому». Эта телеграмма была получена около 6 часов утра штабом 4-й армии, когда он прибыл в Буховичи, в семи километрах северо-восточнее Кобрина. После этого связь со штабом округа была прервана. «Это приказание свидетельствовало лишь о незнании командованием округа того, что делалось на границе в первые часы войны, — отмечал Сандалов, — в течение которых над окружным руководством продолжало довлеть указание из центра:

“Не поддаваться на провокацию”. Этим можно объяснить и то, что первые сообщения о боях на границе были восприняты в округе как вооруженная провокация со стороны немцев. И лишь через 1,5 часа там убедились, что началась война».

Командующий 4-й армией тут же отдал приказ о приведении войск в боевую готовность и отражении наступления противника. Генерал-майор Коробков лично передал этот приказ по телефону коменданту 62-го укрепленного района генерал-майору М. И. Пузыреву и начальникам штабов 42-й и 6-й стрелковых дивизий. Командирам 14-го механизированного корпуса и 10-й смешанной авиационной дивизии, прибывшим в штаб армии в город Кобрин по вызову, этот приказ был вручен лично. Командирам 28-го
стрелкового корпуса, 49-й и 75-й стрелковых дивизий документ послан с нарочным.

Заместитель командира 6-й стрелковой дивизии по политической части полковой комиссар М. Н. Бутин доносил в штаб 4-й армии о результатах артиллерийского обстрела немцами Брестской крепости: «После артиллерийского обстрела, произведенного в 4.00 22.06.1941 г., части в район сосредоточения компактно выведены быть не могли. Бойцы прибывали поодиночке в полураздетом виде. Из сосредоточившихся можно было создать максимум до двух батальонов. Материальную часть артиллерии стрелковых полков вывести не удалось, так как все было уничтожено на месте. 131-й артиллерийский полк вывел 8 орудий 2-го дивизиона и одно орудие полковой школы. Личный состав, материальная часть и конский состав 1 -го дивизиона, находящегося в крепости, были уничтожены».

В. Д. Шерстнев в своей книге «Трагедия сорок первого. Документы и размышления» пишет, что «внезапным артиллерийским огнем были уничтожены две батареи и большая часть автотранспорта 204-го гаубичного полка. Значительные потери понесли подразделения 459-го стрелкового и 472-го артиллерийского полков 42-й стрелковой дивизии, танковая, артиллерийская и другая техника, собранная по приказу округа на артиллерийском полигоне и предназначенная для проведения опытного учения. Огнем противника была уничтожена и артиллерия 22-й танковой дивизии».

Тем временем из штаба Западного Особого военного округа поступила телеграмма командарму-4: «Командующий ЗапОВО приказал: прорвавшиеся и прорывающиеся банды решительно уничтожать, для чего в первую очередь использовать корпус Оборина¹. В отношении действий руководствуйтесь красным пакетом. Авиацию используйте для совместных атак с механизированными частями…»

Командир 28-го стрелкового корпуса генерал-майор В. С. Попов, находившийся со своим штабом в роще, в 2 км юго-восточнее Жабинки, не имея постоянной связи со своими частями, не зная истинных потерь в полках и дивизиях, приказал командиру 6-й стрелковой дивизии «коротким контрударом выбить противника из Бреста». Генерал-майор Коробков одобрил инициативу комкора и потребовал от командира 10-й смешанной авиационной дивизии полковника Н. Г. Белова нанести удар по противнику в Бресте, бросив в бой все самолеты, сохранившиеся после налета немецкой авиации. В. Д. Шерстнев по этому поводу заключает: «Наши командиры, привыкшие воевать на картах, в спокойной обстановке, в тишине штабов и

“на местности”, не умеющие мыслить и принимать правильные решения после “семь раз отмерь”, без разведки, без знания обстановки погнали людей в “последний, но решительный бой”».

Что можно сказать в ответ автору книги «Трагедия сорок первого. Документы и размышления»? Во-первых, наши командиры воевали не только на картах в спокойной обстановке, но и в поле во время тактических учений и маневров. Во-вторых, наши командиры умели мыслить и принимать решения, правда, в ряде случаев не всегда соответствовавшие обстановке, но свои ошибки стремились исправлять. В-третьих, незнание обстановки было не злым умыслом, а обусловлено ее быстрым изменением вследствие внезапного нападения войск вермахта. Зачем же шельмовать командиров, принявших на себя 22 июня 1941 г. первый удар противника?

В 7 часов 15 минут 22 июня, как уже ранее говорилось, члены Главного военного совета Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, генерал армии Г. К. Жуков и Г. М. Маленков подписали директиву № 2 Главного военного совета, адресованную военным советам Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов (в копии наркому Военно-морского флота). Директива требовала от войск «всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу; впредь, до особого распоряжения, наземными войсками границу не переходить».

О том, где находились части и соединения 4-й армии, можно судить из боевого донесения начальника штаба армии, направленного в 11 часов 55 минут 22 июня в штаб Западного Особого военного округа¹:

«1. К 10.00 22 июня части армии продолжают выходить в районы обороны (49 и 75 сд), причем гарнизон крепости Брест —42 сд — потерпел от авиации и артиллерии противника большой урон, в результате… 6 сд вынуждена была к 7.00 22 июня отдать с боями Брест, а разрозненные части 42 сд собираются на рубеж Кузница, Бельке, Черне (459 сп с 472 ап в районе Жабинки, Королина, Хведковичи) и приводят себя в порядок. Таким образом, 42 сд только около 12.00 будет следовать для занятия своего района севернее — на уровень своего участка…»

Далее излагается решение командующего 4-й армией:

«2. Отдал приказание:

а) 28 ск — не допустить дальнейшего продвижения противника на Жабинку, Кобрин;

б) 14 мк в составе 22 и 30 тд, сосредоточившихся в районе Видомля, Жабинки, атаковать противника в брестском направлении и уничтожить вместе с 28 ск и 10 сад и восстановить положение.

3. Штаб армии из Буховиче переходит в Запруды.

4. Прошу задержать продвижение противника с брестского направления авиацией.

5. Связь имеется со штабом 28 ск и периодически со штабом 14 мк.

6. 205 мед осталась на месте, выбросив один СП на р. Муховец».

 Около 16 часов удалось установить связь со штабом Западного Особого военного округа с запасного командного пункта 4-й армии, расположенного в районе Запруды (20 км северо-восточнее Кобрина). Начальник штаба округа генерал-майор В. Е. Климовских сообщил командарму: «Штаб округа развернулся в штаб Западного фронта. Объявлена общая мобилизация. Армию перевести на штаты военного времени. Войска соседней с вами армии в 10 часов дрались на границе. С тех пор связи с ними нет. Командующий фронтом приказывает 4-й армии: контрударом, главным образом силами корпуса Оборина, разгромить противника в районе Бреста и выйти к границе. В помощь вам из полосы соседней армии, с рубежа Бельск — Гайновка, будет действовать в направлении на Брест механизированный корпус генерала Ахлюстина»¹.

В следующей телеграмме штаба, теперь уже Западного фронта, говорилось: «Для участия в контрударе утром из Пинска к Бресту направилась Пинская флотилия под командованием контр-адмирала Д. А. Рогачева. Правофланговые войска Юго-Западного фронта, примыкавшие к нам южнее Влодавы, сдерживают врага в 10-12 километрах от границы. Не дайте возможности противнику вклиниться в стык между фронтами в Полесье. Ваш сосед, 10-я армия, на белостокском направлении обороняется на границе, а левофланговыми дивизиями ведет бои на подступах к Беловежской Пуще». Одновременно было приказано связаться с 10-й армией и передать в ее подчинение из 4-й армии правофланговую 49-ю стрелковую дивизию. Взамен 4-я армия должна была получить 47-й стрелковый корпус, выдвигавшийся к Барановичам.

На основе требований директивы Главного военного совета и приказа штаба Западного фронта, хотя они уже не соответствовали сложившейся обстановке, командующий 4-й армией в 18 часов 30 минут подписал боевой приказ № 2′. В нем говорилось:

«Противник бандитски напал на советские города и потеснил наши части в восточном направлении.

Части 4-й армии, продолжая в течение ночи твердую оборону занимаемых рубежей, с утра 23.6.41 г. переходят в наступление в обход Бреста с севера с задачей уничтожить противника, переправившегося через р. Зап. Буг.

Удар наносят 14-й механизированный корпус совместно с 28-м стрелковым корпусом и скоростным бомбардировочным авиационным полком 10-й смешанной авиационной дивизии. 75-й и 49-й стрелковым дивизиям продолжать удерживать занимаемый рубеж.

14-му механизированному корпусу (22-я, 30-я танковые и 205-я моторизованная дивизии) с утра 23.6.41 г. нанести удар с рубежа Кривляны, Пилищи, Хмелево в общем направлении на Высокое с задачей к исходу дня уничтожить противника восточнее р. Зап. Буг. На правом, заходящем фланге иметь 30-ю танковую дивизию и для развития успеха и прикрытия правого фланга — 205-ю моторизованную дивизию. Атаку танков поддерживает 6-й скоростной бомбардировочный авиационный полк 10-й смешанной авиационной дивизии.

28-й стрелковый корпус наносит удар своим правым флангом (6-й, 42-й стрелковыми дивизиями и батальоном танков 205-й моторизованной дивизии) в общем направлении на Брест, имея задачей к исходу дня занять Брест.

Атаку начать в 5.00 23.6.41 г. после 15-минутного огневого налета.

Границу до особого распоряжения не переходить».

 В. Д. Шерстнев, комментируя это решение командующего 4-й армией

в своей книге «Трагедия сорок первого. Документы и размышления», пишет, что в приказе ни слова не говорилось об организации обороны, ничего не упоминалось о противнике, об обеспечении войск горючим, боеприпасами, не учитывались ни группировка, ни силы и характер действий противника, ни состояние своих войск. «Ни генерал Коробков, ни его штаб, ни командиры корпусов и дивизий даже не пытались поставить перед штабом вопрос о целесообразности проведения контрудара и не предложили перейти к обороне, — подчеркивает Шерстнев. — Коробков, как командующий армией, должен был понять, что штаб армии, как и штабы соединений, оказались неподготовленными для управления войсками в сложных условиях после нападения превосходящих сил противника. Он должен был видеть, что организованного управления боевыми действиями не было весь день. Для создания новых рубежей обороны, в первую очередь противотанковой, войска не имели ни времени, ни опыта, ни средств. Он должен был поставить вопрос об отводе войск, сохранении людей и техники… Он этого не сделал. Командиры корпусов на основе приказа из штаба армии отдали приказы по своим частям. Внешне все как будто налаживалось. Приказы войскам отданы, далее — подготовка, утром — контрудар и разгром прорвавшихся “банд».

И далее Шерстнев глубокомысленно заключает: «В Москве, Минске, в штабах войсковых соединений продолжали “играть на картах”, в которых “красные” всегда побеждают. А в Брестской крепости, в дотах, в полях, на высотах и пригорках уже лежали трупы солдат и офицеров, а живые все больше поддавались панике, растерянности».

К началу контрудара генерал-майор Коробков с группой командиров выехал на командный пункт 28-го стрелкового корпуса в район Жабинки, но, не найдя его, остановился в штабе 459-го стрелкового полка восточнее Хведковичей.

В 6 часов утра 23 июня войска 4-й армии перешли в контрнаступление. Соединения 14-го механизированного корпуса (504 легких танка Т-26 и 6 БТ) нанесли удар в направлении Видомля, а 28-й стрелковый корпус — на Брест. Однако противник силами двух танковых дивизий предпринял ответный удар на Пружаны, а до трех пехотных дивизий при поддержке танков бросил на Кобрин. Они, поддерживаемые авиацией, отразили контрнаступление войск армии, которые к половине девятого отошли на рубеж Куклин, Слободка (иск.), Чахец, Кобрин. «Слабоуправляемые части, напуганные беспрерывными атаками с низких высот и бреющего полета ВВС противника, — докладывал генерал-майор Коробков командующему фронтом, — отходят без малейших причин, не представляя собой силы, могущей сдержать противника. Попов и Оборин проявляют неустойчивость, преждевременно отводят части и особенно штабы…»

Части 4-й армии понесли потери, в том числе погиб командир 22-й танковой дивизии генерал-майор танковых войск В. П. Пуганов. Командующий армией решил перейти к обороне на рубеж р. Ясельда, Дрогочин с целью приведения частей в порядок. Одновременно он попросил генерала армии Павлова «активизировать нашу авиацию на борьбу с авиацией противника, задержать авиацией продвижение танков на Пружаны и Кортузу»¹. Коробков также сообщил, что артиллерийский склад в Бранна-Гуре² взорван противником, боеприпасов в частях осталось мало, а транспорта для подвоза из Пинска недостаточно.

Инициатива теперь перешла в руки противника. В четыре часа дня 23 июня он силами 24-го и 12-го армейских корпусов после кратковременного, но мощного артиллерийского и авиационного налета возобновил наступление в районе Кобрина. Имея превосходство в силах и средствах, враг вынудил потрепанные части 4-й армии к отходу. С целью прекращения отхода войск

на Пинском направлении, принявшего беспорядочный характер, в район Дрогичина выехал военный совет 4-й армии во главе с командармом. На командира мотоциклетного полка майора И. С. Плевако генерал-майор Коробков возложил ответственность за оборону Пинского направления³. Но сдержать продвижение немецких войск не удалось. Части 3-й и 4-й танковых дивизий противника к половине восьмого вечера вышли к р. Ясельда, где их задержали отдельные подразделения 205-й моторизованной дивизии и 67-го инженерного батальона 14-го механизированного корпуса. Части 30-й танковой дивизии были отброшены 47-м моторизованным корпусом от шоссе Пружаны — Слоним на восток. Не имея ни с кем связи, 22-я танковая дивизия и присоединившийся к ней отряд полковника Ф. А. Осташенко отходили к Пружанам, выполняя приказ командарма о сосредоточении всего 14-го механизированного корпуса на этом направлении. Вечером противник захватил Ружаны, после чего часть сил 47-го моторизованного корпуса продолжила движение на Слоним, а часть повернула на юго-восток с целью выхода на Варшавское шоссе. В тот же день противник захватил город Кобрин. Генерал армии Павлов, подвергнутый пыткам на следствии, на судебном заседании 22 июля возложил вину за сдачу врагу Кобрина на генерал-майора Коробкова, который «слабо» управлял войсками армии.

Но все это будет позже. 23 июня около десяти часов вечера командующий Западным фронтом приказал генерал-майору Коробкову упорной обороной остановить противника по восточному берегу р. Ясельда до Жабер, Дрогичин, канал Белозерский. Одновременно требовалось, прочно окопавшись, «создать искусственные препятствия перед фронтом позиций армии и дать решительный отпор всякой попытке противника прорвать фронт армии». На усиление 4-й армии по решению генерала армии Павлова направлялись 55-я и 121-я стрелковые дивизии. Силами 121-й стрелковой дивизии и 14-го механизированного корпуса предписывалось «решительно атаковать противника от Ружан в общем направлении Пружаны».

 В соответствии с приказом командующего фронтом генерал-майор Коробков поручил оборону рубежа по р. Ясельда командиру 28-го стрелкового корпуса, подчинив ему 205-ю моторизованную дивизию. Танковые дивизии 14-го механизированного корпуса выводились во второй эшелон армии.

Ночью 24 июня генерал армии Павлов снова вызвал к аппарату Морзе командующего 4-й армией и уточнил ему задачу: «Упорно обороняясь по реке Ясельда, утром 24 июня совместным ударом в направлении Ружаны — 121-й стрелковой дивизией от Слонима и 14-м механизированным корпусом от Селец — выбить противника из Ружан, а затем из Пружан и закрыть ему путь на Барановичи. Армейский контрудар будет поддержан фронтовой авиацией. Боеприпасами пополнитесь на артиллерийском складе в Барановичах. Из Барановичей в Слоним перешла 155-я стрелковая дивизия, которая остается в моем резерве».

В 4 часа утра 24 июня командный пункт 4-й армии по решению генерал-майора Коробкова был развернут в Миловидах, где удалось около 5 часов через Лесьну связаться со штабом фронта. С корпусами штаб армии поддерживал связь по-прежнему только через делегатов.

Сам Гудериан в своей книге «Воспоминания солдата» так описывает этот инцидент: «В 15 час. 30 мин. я снова был в Слониме, после того как 18-я танковая дивизия получила задачу наступать в направлении Барановичи, а 29-я мотодивизия — ускорить продвижение в направлении Слонима. Затем я поехал обратно на командный пункт группы и вдруг наскочил на русскую пехоту, которая на грузовых автомашинах была переброшена к Слониму; солдаты как раз намеревались сойти с машин. Сидевший рядом со мной водитель получил приказ “Полный газ”, и мы пролетели мимо изумленных русских; ошеломленные такой неожиданной встречей, они не успели даже открыть огонь. Русские, должно быть, узнали меня, так как их пресса сообщила потом о моей смерти; поэтому меня попросили исправить их ошибку через немецкое радио».

Остановить противника удалось только к восьми часам вечера 24 июня на р. Щара. В донесении штаба 4-й армии в штаб Западного фронта отмечалось, что «все части, за исключением 55 и 75 сд, небоеспособны и нуждаются в срочном доукомплектовании личным составом и материальной частью и приведении в порядок…». Основные потери в материальной части войска армии понесли от авиационного и артиллерийских налетов врага. «Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части, — говорилось в донесении, — приходится останавливать и поворачивать на фронт, командирам всех соединений начиная от командующего армией, хотя эти меры, несмотря даже на применение оружия, должного эффекта не дали». через р. Щара южнее Слонима, но в двух-трех километрах от реки они были остановлены частями 4-й армии. Противник также был задержан у полотна железной дороги Барановичи — Лунинец. По решению генерала армии Павлова на поддержку войск, оборонявшихся в районе Слонима, от Столбцов выдвигался 20-й механизированный корпус генерал-майора И.С. Никитина. Одновременно к Днепру сосредоточивались войска из внутренних военных округов, обеспечение развертывания которых было возложено на Западный фронт. Командующему 4-й армией предписывалось, обороняясь на р. Щара, подготовить оборонительные рубежи в Слуцком укрепрайоне и на р. Случь.
Эту задачу генерал-майор Коробков возложил на командира 28-го стрелкового корпуса генерал-майора В. С. Попова и армейского инженера-полковника Л. П. Прошлякова.

В течение 25 июня противник продолжал атаки в направлении Барановичей и Синявки, сумев лишь на одном участке восточнее Слонима прорваться на 3—5 км. Потери противника, по сведениям Л. М. Сандалова, составили свыше 50 танков. Неудачей завершилось и наступление 24-го моторизованного корпуса на Слуцком направлении, где оборонялась 55-я стрелковая дивизия. В лесах восточнее р. Ясельда продолжали вести оборонительные бои 205-я моторизованная и 22-я танковая дивизии совместно с отрядом полковника Осташенко. На левом фланге армии стойко держались 6-я и 75-я стрелковые дивизии, а в тылу героически сражался гарнизон Брестской крепости.

В этих условиях сразу же начался поиск «виновных». Л. М. Сандалов в своих мемуарах «Пережитое» приводит следующий диалог, состоявшийся между ним и членом военного совета 4-й армии дивизионным комиссаром Ф. И. Шлыковым:

— Давайте, Леонид Михайлович, посмотрим правде в глаза. Что, в самом деле, у нас получается? Командарм либо молчит с угрюмым видом, либо отделывается общими фразами. Вы тоже высказываетесь как-то неопределенно: ведете речь только о действиях четвертой армии, не связывая эти действия ни с войной в целом, ни даже с обстановкой на Западном фронте. А ведь именно в полосе нашей армии фашистские войска вклинились наиболее глубоко. И для вас, по-видимому, не секрет, что среди бойцов и даже командиров, в том числе и некоторых крупных начальников в тыловых частях и учреждениях, пошли слухи об измене, о том, что армия предана. Надо же, наконец разобраться во всем этом.

— А в чем вы хотели бы разобраться, Федор Иванович? — искренне удивился Сандалов. — Как развиваются события на других фронтах, мне известно столько же, сколько и вам, то есть почти ничего. Поездка Макарова¹ в штаб фронта, как вы уже знаете, была, можно сказать, безрезультатной. Там сами ничего не знают о соседнем Юго-Западном фронте. А что происходит на нашем Западном фронте, вы осведомлены не хуже меня. Здесь отступают все армии, но в полосе нашей, четвертой, противник действительно углубился дальше, чем у других.

Таким образом, Ф. И. Шлыков полагал, что командующий 4-й армией делает совсем не то, что требуется в сложившейся обстановке. Масла в огонь подлил и секретарь Брестского обкома КП(б) Белоруссии М. Н. Тупицын. Он 25 июня направил в ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б) Белоруссии записку «О положении на фронте Брест-Кобринского направления». В этом документе, опубликованном в 1990 году в шестом номере журнала «Известия ЦК КПСС», отмечалось:

          «Обком КП(б) Б считает, что руководство 4-й армии оказалось неподготовленным организовать и руководить военными действиями. Это подтверждается целым рядом фактов, в частности:

В Брестской крепости, на самой границе, держали две стрелковые дивизии, которым даже в мирных условиях требовалось много времени для того, чтобы выйти из этой крепости и развернуться для военных операций. Кроме того, несмотря на сигнал военной опасности, командный состав жил в городе на квартирах. Естественно, при первых выстрелах среди красноармейцев создалась паника, а мощный шквал огня немецкой артиллерии быстро уничтожил обе дивизии. По рассказам красноармейцев,
которым удалось спастись, заслуживает внимания и тот факт, что не все части и соединения имели патроны, не было патронов у бойцов.

В 49 сд, после первых же выстрелов, также произошло смятение. Разработанный заранее план действий на случай войны не был изучен командирами подразделений и, как рассказывает секретарь

Высоковского РК КП(б) Б т. Рябцев, командир 49 сд только в его присутствии стал давать распоряжения подразделениям, но было уже поздно…

Можно было бы привести много примеров, подтверждающих, что командование 4-й армии, несмотря на то что оно находилось в пограничной области, не подготовилось к военным действиям.

Вследствие такого состояния с первых же дней военных действий в частях 4-й армии началась паника. Застигнутые внезапным нападением, командиры растерялись. Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров (начиная с майоров и полковников и кончая мл. командирами) и бойцов обращались в бегство. Опасно то, что эта паника и дезертирство не прекращаются до последнего времени, а военное руководство не принимает решительных мер. Работники обкома партии вместе с группой пограничников пробовали задерживать бегущих с фронта. На шоссе около Ивацевичи нам временно удалось приостановить это позорное бегство. Но здесь необходимо принять более серьезные и срочные меры борьбы со стороны военного командования.

Возмутительным фактом является и то, что штаб корпуса не установил связи с обкомом, выехал на командный пункт за город, потеряв связь со своими частями. Таким образом, многие командиры и политработники вместо организации эвакуации в панике бежали из города, в первую очередь, спасая свои семьи, а красноармейцы бежали в беспорядке».

Далее Тупицын сообщал, что обком и горком Компартии вместе с областными управлениями НКВД и НКГБ пытались навести порядок в Бресте, но эффективно ничего сделать не смогли, так как воинские части в панике отступали. Поэтому, не зная обстановки, не имея связи с командованием и не рассчитывая на боеспособность воинских частей, они вынуждены были оставить Брест. Тупицын считал необходимым принять срочные и решительные меры по наведению порядка и укреплению руководства 4-й армии.

Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, вспоминая о первых днях войны, отмечал, что на войска 4-й армии под командованием генерал-майора А. А. Коробкова обрушили мощный удар бронетанковые части генерал-полковника Г. Гудериана и части 4-й полевой армии. «Но, имея в своих руках героический Брест и расположенные недалеко части 22-й танковой дивизии, 6, 42, 49-ю и 75-ю стрелковые дивизии, — писал Жуков, — командование 4-й армии могло бы более организованно вести оборонительные действия. Этого, к сожалению, не произошло даже тогда, когда командование армии получило в свое распоряжение 14-й механизированный корпус».

Вечером 25 июня генерал-майор Коробков принял решение переместить штаб 4-й армии поближе к Слуцку. Это было обусловлено тем, что сил для длительного удержания оборонительного рубежа у железной дороги Барановичи — Лунинец не хватало. Части 55-й стрелковой дивизии были обессилены, артиллерийских снарядов оставалось мало, танков насчитывалось не более двух десятков.

К 2 часам ночи 26 июня командный пункт 4-й армии развернулся в Гулевичах. Связь со штабом Западного фронта была только по телефону через Минск. На рассвете противник прорвал оборону частей 55-й стрелковой дивизии и начал продвижение вдоль шоссе к Слуцку. Почти одновременно немецкая авиация нанесла удар по войскам, расположенным поблизости от шоссе. Это вынудило генерал-майора Коробкова принять решение о новом перемещении командного пункта и расположить его позади оборонительных позиций частей 28-го стрелкового корпуса. Около 8 часов танки противника атаковали Гулевичи. Управление 4-й армии понесло потери и смогло выйти из опасной зоны лишь благодаря героическим действиям 30-го мотострелкового полка 30-й танковой дивизии, сумевшего остановить немецкую 3-ю танковую дивизию на подступах к Слуцку. Но уже в три часа дня вражеские танки после сильного авиационного и артиллерийского налета смогли преодолеть эту необорудованную в инженерном отношении позицию.

Опять дадим слово Л. М. Сандалову. Он пишет, что командующий 4-й армией, находясь в Слуцке, сказал ему и члену военного совета армии Шлыкову:

— Все эти дни меня не раз охватывало сожаление, что на мои плечи взвалили непосильный груз командарма. Думалось, что, если бы меня не выдвинули на этот пост, я куда увереннее командовал бы своим корпусом в районе Вильно. А теперь вот выяснилось, что на Виленском направлении обстановка сложилась такая же тяжелая, как и у нас…

Сандалов отмечал: «Сознание, что командование и штабы других армий фронта находятся примерно в таком же положении, как и мы, заметно изменило поведение командарма. Он стал менее угрюмым и замкнутым. Грубые нотки в обращении с окружающими исчезли».

Противник по-прежнему владел инициативой. В ночь на 27 июня 24-й моторизованный корпус захватил северную часть Слуцка и военные городки. Поэтому управление 4-й армии было переведено в Старые Дороги.

С утра противник сбил войска армии севернее и южнее Слуцка, потеснил их восточнее р. Случь и полностью овладел городом. Восточнее реки враг был остановлен частями танковых дивизий 14-го механизированного корпуса у насыщенного заграждениями рубежа Омговичи, Калита. Южнее, в Уречье, наступление немцев сдерживали части 55-й стрелковой дивизии. Однако к середине дня вражеские танки прорвались в район Старых Дорог, что вынудило генерал-майора Коробкова опять перевести свой командный пункт, теперь уже в Бобруйск. Здесь удалось установить проволочную связь со штабом Западного фронта. Доложив обстановку, командарм получил следующие указания: «Обороной на реке Березине как можно дольше задержать противника. Выдвигаемые к Днепру свежие войска еще не полностью сосредоточились и не подготовили оборону. Остатки механизированного корпуса вывести за Днепр в район Довска и оттуда направить в Смоленск на переформирование. Части 28-го стрелкового корпуса и 55-ю стрелковую дивизию отвести восточнее Довска и немедленно приступить к доукомплектованию. Части тыла 121-й и 113-й стрелковых дивизий, оставшиеся в Бобруйске и Гомеле, сосредоточить в районе Гомеля.

В кратчайший срок развернуть за этими номерами новые дивизии. Личный состав, боевую технику и имущество получить по нарядам штаба фронта». Генерал-майору Коробкову предписывалось 28 июня прибыть к командующему фронтом для личного доклада о состоянии армии.

В то время как войска Западного фронта отходили под ударами противника, Ставка Главного командования принимала меры по предотвращению его дальнейшего продвижения. С этой целью в Брянске формировалась Группа армий резерва Главного командования под командованием Маршала Советского Союза С.М. Буденного. В соответствии с директивой Ставки от 27 июня в состав этой группы вошли 20, 21 и 22-я армии. Им предстояло к исходу 28 июня занять и прочно оборонять рубеж Креславль, Десна, Полоцкий укрепрайон, Витебск, Орша, р. Днепр до Лоева, не допустить прорыва противника в направлении на Москву, уничтожая его мощными контрударами наземных войск и авиацией. Кроме того, в районах Смоленск, Ярцево, Духовщина сосредоточивалась 16-я армия РГК.

Пока же генерал-майор Коробков мог полагаться только на собственные силы, которые таяли с каждым днем. Для организации обороны на Березине он создал отряд (2610 человек, 6 танков и 20 орудий) во главе с командиром 47-го стрелкового корпуса генерал-майором С. И. Поветкиным. Его основу составляли курсанты Бобруйского автотранспортного училища. Отряд получил приказ, «ни под каким видом не отходить с этого рубежа».

28 июня противник, преодолев сопротивление советских войск
в Минском укрепленном районе, овладел Минском и окружил
главные силы Западного фронта. 30 июня немецкие части при поддержке танков и артиллерии, переправившись через Березину, преодолели сопротивление частей под командованием генерал-майора Поветкина и развернули наступление на Могилев. Получив первые сведения об этом, командующий 4-й армией сформировал отряд из отходивших на Рогачев стрелковых и артиллерийских подразделений 42-й стрелковой дивизии и, возглавив его, сумел остановить противника на р. Ола, по обе стороны Варшавского шоссе.

В этот же день, 30 июня, в Генеральный штаб позвонил И. В. Сталин и приказал генералу армии Г. К. Жукову вызвать командующего Западным фронтом в Москву. В столицу генерал армии Павлов прибыл на следующий день. Он не был принят Сталиным, который приказал ему возвращаться «туда, откуда приехал». Однако по дороге в Гомель, где теперь размещался штаб Западного фронта, Павлов 4 июля был арестован. На Западный фронт по указанию Сталина выехали Маршалы Советского Союза С. К. Тимошенко и С. М. Буденный, а затем и начальник Главного политуправления РККА генерал-лейтенант Л. З. Мехлис. Они быстро нашли «виновных в поражении». 6 июля Тимошенко и Мехлис, а также член военного совета Западного фронта 1-й секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко доложили Сталину, что установили «преступную деятельность ряда должностных лиц, в результате чего Западный фронт потерпел тяжелое поражение». Среди тех, кому инкриминировалась эта «преступная деятельность», был и командующий 4-й армией генерал-майор А. А. Коробков. Однако ни один политработник не был признан виновным, только лица, занимавшие командные, штабные и административные должности, в том числе военком Пинска, начальник окружного склада и другие. Государственный Комитет Обороны одобрил решение тройки, считая его «как один из верных способов оздоровления фронта».

1 июля директивой Ставки Главного командования остатки войск 4-й армии были подчинены командующему 21-й армией. Генерал-майору Коробкову предписывалось вместе со штабом армии перейти в Новозыбков. Командующим Западным фронтом 2 июля был назначен Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко, а его заместителями Маршал Советского Союза С.М. Буденный и генерал-лейтенант А. И. Еременко.

Утром 2 июля генерал-майор А. А. Коробков и полковник Л. М. Сандалов прибыли в штаб 21-й армии, находившийся в Гомеле. Командующий армией генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко, ознакомившись с состоянием и положением войск 4-й армии, сказал:

— Примите все меры для удержания противника подальше от Днепра, чтобы войска двадцать первой армии имели больше времени для организации обороны. В ближайшие дни сюда должен приехать Маршал Советского Союза Буденный, который вступит в командование группой армий резерва Главного командования, развертывающихся на рубеже Витебск, Орша, Гомель.

5 июля Маршал Советского Союза Тимошенко приказал генерал-майору Коробкову передать 21-й армии все, в чем она нуждается, а самому с армейским управлением перейти в резерв командующего Западным фронтом.

6 июля военный совет Западного фронта направил Сталину телеграмму следующего содержания:

 «Военный совет установил преступную деятельность ряда должностных лиц, в результате чего Западный фронт потерпел тяжелое поражение. Военный совет решил:

1)  Арестовать быв[шего] нач[альника] штаба фронта Климовских, быв[шего] заместителя командующего ВВС фронта Тодорского и начальника артиллерии фронта Клич[а].

2)  Предать суду военного трибун[ала] командующего 4-й армией Коробкова, командира 9-й авиадивизии Черных, командира 42 сд Лазаренко, командира танкового корпуса Оборина.

Просим утвердить арест и предание суду перечисленных лиц…»¹

Далее в телеграмме сообщалось:

«3) Нами арестованы — начальник связи фронта Григорьев, начальник топографического отдела фронта Дорофеев, начальник отделения отдела укомплектования фронта Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и начвоенторга Шейнкин.

4) Предаются суду помначотделения АБТУ² Беркович, командир

8-го дисциплинарного батальона Дыкман и его заместитель Крол, начальник Минского окружного сансклада Белявский, начальник окружной военветлаборатории Овчинников, командир дивизиона артполка Сбирайник».

Ответ Сталина гласил:

«Государственный Комитет Обороны одобряет ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Тодорского и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта»³.

8 июля генерал-майор Коробков был отозван в штаб Западного фронта, а в командование 4-й армией вступил полковник Сандалов.

 Теперь вернемся к сообщению начальника 3-го отдела Западного фронта, с которого мы начали свой рассказ о генерал-майоре Коробкове.

На сообщении появилась одна из резолюций: «Тов. Маленкову. Мое мнение: Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя». (Подпись неразборчива.) 9.VII.41». На документе имеется штамп его поступления в секретариат начальника Генерального штаба генерала армии Жукова. Некоторые авторы полагают, что резолюция может принадлежать ему, хотя графические признаки подписи на документе не полностью совпадают

с образцами подписи Жукова.

Вердикт секретаря ЦК ВКП (б) Г.М. Маленкова был однозначным: «За. Арестовать после замены Коробкова Рокоссовским». Свою лепту в «дело» внес и В.М. Молотов: «Согласен». Еще одна резолюция была с неразборчивой подписью: «Тов. Тутушкину. Исполнить, как указано т. Маленковым и т. Молотовым». Судя по всему, такое указание мог отдать только Л.П. Берия, ибо 10 июля заместитель начальника 3-го управления наркомата обороны Ф.Я. Тутушкин сделал свою отметку на спецсообщении: «Коробков арестован».

Л.М. Сандалов причину ареста и предания суду генерал-майора

А. А. Коробкова объясняет тем, что к концу июня 1941 г. для этого был предназначен один командарм¹. В то время связи с командующими 3-й и 10-й армиями не было, а налицо был только генерал-майор Коробков. Это и предопределило его судьбу. Возможно, что Сандалов был прав, когда говорил о существовании разверстки на одного из командармов, предназначенных для осуждения, пусть даже вина его не была обоснованна. В вину же Коробкову было поставлено то, что он, «занимая должность командующего 4-й армией, проявил трусость, малодушие и преступное бездействие к возложенным на него обязанностям, в результате чего вверенные ему вооруженные силы понесли большие потери и были дезорганизованы».

Как видно, в различных документах в основном фигурирует одно и то же слово — «трусость». Оно и понятно, кто же осмелится опровергнуть постановление Государственного Комитета Обороны, подписанное самим Сталиным. Это постановление от 16 июля 1941 г. приведено в Приложении № 2 к книге. В нем говорилось, что бывший командующий 4-й армией генерал-майор А.А. Коробков, наряду с командующим Западным фронтом генералом армии Д.Г. Павловым, начальником штаба фронта генерал-майором В.Е. Климовских и другими генералами, арестован и предан «суду военного трибунала за позорящее звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций».

В книге А.А. Ржешевского «Вторжение. Судьба генерала Павлова» отмечается, что задним числом, 21 июля, старший следователь Управления особых отделов НКВД СССР лейтенант госбезопасности Б.А. Морозов, рассмотрев дела по обвинению Д.Г. Павлова, В.Е. Климовских,

А.Т. Григорьева и А.А. Коробкова:

«Нашел:

Обвиняемые Павлов, Климовских, Григорьев, Коробков арестованы за проведение предательской деятельности на фронте.

Постановил:

Объединить их дела в одно».

Вслед за этим последовали допросы с применением физических мер воздействия и закрытое судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР¹. Председателем этого заседания был армвоенюрист В.В. Ульрих², членами — диввоенюристы А.М. Орлов и Д.Я. Кандыбин, секретарем — военный юрист А.С. Мазур.

УК БССР».

Удостоверившись в самоличности подсудимых, председательствующий спросил их, вручена ли им копия обвинительного заключения и ознакомились ли они с ним. Подсудимые ответили утвердительно. Затем был оглашен состав суда и подсудимым разъяснено право отвода кого-либо из состава суда при наличии к тому оснований. Отвода составу суда подсудимыми не было заявлено. Ходатайств до начала судебного следствия не поступило.

После этого Ульрих огласил обвинительное заключение и спросил подсудимых, понятно ли предъявленное им обвинение и признают ли они себя виновными.

— Предъявленное мне обвинение понятно, — сказал Коробков. — Виновным себя не признаю. Я могу признать себя виновным только лишь в том, что не мог определить точного начала военных действий. Приказ народного комиссара обороны мы получили в четыре часа утра, когда противник начал нас бомбить. К исполнению своих обязанностей командующего 4-й армией я приступил 6 апреля 1941 г. При проверке частей более боеспособными оказались 49, 75 и 79-я стрелковые дивизии. Причем 79-я стрелковая дивизия ушла в 10-ю армию. 75-я стрелковая дивизия находилась на левом фланге. Остальных частей боеготовность была слаба. События развернулись молниеносно. Наши части подвергались непрерывным атакам крупных авиационных и танковых соединений противника. С теми силами, которые я имел, я не мог обеспечить отпор противнику. Причинами поражения моих частей я считаю огромное превосходство противника в авиации и танках.

Ульрих огласил выдержки из показаний подсудимого Павлова, данных им на предварительном следствии, о том, что Коробковым была потеряна связь с 49-й и 75-й стрелковыми дивизиями, что в 4-й армии чувствовалась полная растерянность командования, которое потеряло управление войсками.

— Показания Павлова я категорически отрицаю, — сказал Коробков. — Как может он утверждать это, если он в течение десяти дней не был у меня на командном пункте. У меня была связь со всеми частями, за исключением 46-й стрелковой дивизии, которая подчинялась мехкорпусу. На предварительном следствии меня обвиняли в трусости. Это неверно. Я день и ночь был на своем посту. Все время был на фронте и лично руководил частями. Наоборот, меня все время обвиняло 3-е управление в том, что штаб армии был очень близок к фронту.

— Подсудимый Павлов на предварительном следствии дал о вас такие показания, — сказал Ульрих и зачитал: — «Предательской деятельностью считаю действия начальника штаба Сандалова и командующего 4-й армией Коробкова. На их участке совершила прорыв и дошла до Рогачева основная мехгруппа противника и в таких быстрых темпах только потому, что командование не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста».

— Приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался, — ответил Коробков. — Я лично такого приказа не видел.

— В июне месяце по моему приказу был направлен командир 28-го стрелкового корпуса Попов с заданием к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста в лагеря, — сказал Павлов.

— Я об этом не знал, — сообщил Коробков. — Значит, Попова надо привлекать к уголовной ответственности за то, что он не выполнил приказа командующего.

Больше судебное следствие подсудимые ничем не дополнили, и оно было объявлено законченным. В своем последнем слове генерал-майор Коробков сказал:

— 4-я армия, по сути, не являлась армией, так как она состояла из четырех дивизий и вновь сформированного корпуса. Мои дивизии были растянуты на расстояние 50 км. Сдержать наступление трех мехдивизий противника я не мог, так как мои силы были незначительными и пополнение ко мне не поступало. Первые два дня начала военных действий моим частям двигаться нельзя было из-за огромного количества самолетов противника. Буквально каждая наша автомашина расстреливалась противником. Силы были неравные. Враг превосходил нас во всех отношениях. Ошибки в моей работе были, и я прошу дать мне возможность искупить свои ошибки.

Суд удалился на совещание, по возвращении с которого Ульрих в 3 часа 20 минут огласил приговор и разъяснил осужденным их право ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании. В 3 часа 25 минут председательствующий объявил судебное заседание закрытым.

Прежде чем вынести приговор, судьи показали его вождю. Ознакомившись с проектом приговора, И.В. Сталин сказал стоявшему рядом с письменным столом своему секретарю А.Н. Поскребышеву:

— Приговор утверждаю, а всякую чепуху вроде «заговорщицкой деятельности» Ульрих чтобы выбросил… Пусть не тянут. Никакого обжалования. А затем приказом сообщить фронтам, пусть знают, что пораженцев карать будем беспощадно.

В приговоре Военной коллегии Верховного суда Союза ССР от 22 июля 1941 г., имевшем гриф «Совершенно секретно», говорилось²:

«Именем Союза Советских Социалистических Республик Военная коллегия Верховного суда Союза ССР в составе: председательствующего — армвоенюриста В.В. Ульриха, членов — диввоенюристов А.М. Орлова и Д.Я. Кандыбина, при секретаре — военном юристе А.С. Мазуре в закрытом судебном заседании в г. Москве 22 июля 1941 г. рассмотрела дело по обвинению:

1. Павлова Дмитрия Григорьевича, 1897 года рождения, бывшего командующего Западным фронтом, генерала армии;

2. Климовских Владимира Ефимовича, 1895 года рождения, бывшего начальника штаба Западного фронта, генерал-майора;

3. Григорьева Андрея Терентьевича, 1889 года рождения, бывшего начальника связи Западного фронта, генерал-майора, — в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 193-17/6 и 193-20/6 УК РСФСР.

4. Коробкова Александра Андреевича, 1897 года рождения, бывшего командующего 4-й армией, генерал-майора, — в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 193-17/6 и 193-20/6 УК РСФСР.

Предварительным и судебным следствием установлено, что подсудимые Павлов и Климовских, будучи первый — командующим войсками Западного фронта, а второй — начальником штаба того же фронта, в период начала военных действий германских войск против Союза Советских Социалистических Республик проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями Красной армии, тем самым дезорганизовали оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт Красной армии.

Обвиняемый Григорьев, являясь начальником связи Западного фронта и располагая возможностями к налаживанию боеспособной связи штаба фронта с действующими воинскими соединениями, проявил паникерство, преступное бездействие в части обеспечения организации работы связи фронта, в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений, а связь фактически была выведена из строя.

Обвиняемый Коробков, занимая должность командующего 4-й армией, проявил трусость, малодушие и преступное бездействие в возложенных на него обязанностях, в результате чего вверенные ему вооруженные силы понесли большие потери и были дезорганизованы.

Таким образом, обвиняемые Павлов, Климовских, Григорьев и Коробков вследствие своей трусости, бездействия и паникерства нанесли серьезный ущерб Рабоче-крестьянской Красной армии, создали возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений и тем самым совершили преступления, предусмотренные ст. ст. 193-17/6 и 193-20/6 УК РСФСР.

Исходя из изложенного и руководствуясь статьями 119 и 320 УПК РСФСР, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила:

1) Павлова Дмитрия Григорьевича, 2) Климовских Владимира Ефимовича, 3) Григорьева Андрея Терентьевича и 4) Коробкова Александра Андреевича лишить военных званий: Павлова — “генерал армии”, а остальных троих военного звания “генерал-майор” и подвергнуть всех четырех высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.

На основании ст. 33 УК РСФСР возбудить ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР о лишении осужденного Павлова звания Героя Советского Союза, трех орденов Ленина, двух орденов Красной Звезды, юбилейной медали в ознаменование “20-летия РККА” и осужденных Климовских и Коробкова — орденов Красного Знамени и юбилейных медалей “20-летие РККА”. Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит.

Председательствующий В. Ульрих

Члены А. Орлов, Д. Кандыбин».

Приговор был приведен в исполнение ровно через месяц после нападения нацистской Германии на Советский Союз. 28 июля приказом наркома обороны № 0250 приговор был объявлен в войсках

(Приложение № 3).

Прошло пятнадцать лет с момента приведения в исполнение этого приговора. В 1956 г. комиссия Генерального штаба провела исследование по материалам следствия. В результате было установлено, что обвинение Д.Г. Павлова, В.Е. Климовских, А.Т. Григорьева, А.А. Коробкова и Н.А. Клича основано только на их показаниях, в которых они признали некоторые свои упущения по службе. Никакими объективными доказательствами эти показания не подтверждались. В деле отсутствовали какие-либо оперативные документы и компетентное заключение о характере упущений этих лиц. Имевшиеся в распоряжении комиссии Генерального штаба документы, а также свидетельства ряда лиц, служивших в Западном Особом военном округе, привели ее к выводу о необоснованности обвинения вышеперечисленных генералов в проявлении трусости, бездействия, нераспорядительности, в сознательном развале управления войсками и сдаче оружия противнику без боя.

24 июля 1957 г. Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко утвердил и направил в Военную коллегию Верховного суда СССР заключение (в порядке статьи 378 УПК РСФСР) по делу Павлова Д.Г. и вышеуказанных военачальников Западного фронта, в котором предлагалось приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 июля 1941 г. в отношении Павлова Д.Г., Климовских В.Е., Григорьева А.Т. и Коробкова АА. отменить, а уголовные дела в отношении поименованных лиц прекратить за отсутствием
в их действиях состава преступления.

Военная коллегия Верховного суда СССР 31 июля 1957 г., рассмотрев заключение Генерального прокурора СССР на приговор от 22 июля 1941 г., отменила его «по вновь открывшимся обстоятельствам», а делопроизводством прекратила «за отсутствием состава преступления». Приказом министра обороны СССР Маршала Советского Союза ПК. Жукова № 01907 от 15 августа 1957 г. был отменен приказ № 0250 наркома обороны

И.В. Сталина от 28 июля 1941 г. Это была, хотя и запоздалая, реабилитация одного из патриотов нашей страны — Александра Андреевича Коробкова.

На этом можно поставить точку в данном очерке, если бы не одно обстоятельство. Военная коллегия Верховного суда СССР, как вышестоящая судебная инстанция, приняла справедливое решение по отношению к невинно расстрелянным генералам. Но это не устраивает некоторых «историков». Так, О.Ю. Козинкин пишет:

«Странную все-таки “реабилитацию” провели в отношении Павлова и его замов при Хрущеве. Павлов в любом случае осужден и расстрелян по статьям “Халатность” и “Неисполнение своих должностных обязанностей”, за действия, которые привели к гибели его подчиненных. В действиях Павлова и его подельников однозначно присутствует та самая “преступная халатность”, из-за которой не только рухнул Западный фронт, что признал сам Павлов, но рухнули в итоге и остальные фронты, и весь ход войны пошел по трагическому сценарию. Реабилитировать генерала в такой ситуации просто нелепо. Какие могли открыться “обстоятельства”, которые оправдали бы командующего округом, действительно не выполнившего свои должностные обязанности и приказы НКО и ГШ? Нашлись “тайные приказы” Сталина Павлову о том, чтобы он игнорировал Директивы НКО и ГШ?

Или “вновь открывшиеся обстоятельства” — это “решения партии» на XX съезде, состоявшемся за полгода до этого, в которых всю вину за лето 1941 года свалили на “тирана”? А ведь если бы Павлов просто выполнил свои должностные обязанности, то весь ход войны пошел бы совсем по другому сценарию. И, скорее всего, сегодня действительно отмечали бы Победу не в битве под Москвой, а в битве под Смоленском.

Павлов постоянно пытается указать, что именно в Москве находились те, кто занимался “успокаиванием” командующего Западным Особым округом. Что на западном направлении не обошлось без предательства в Москве. Обратите внимание, что и в случае с Павловым, и в случае с Кирпоносом “успокаиванием и убаюкиванием” командующих “занимается” один и тот же человек — нарком обороны маршал С.К. Тимошенко. Но вряд ли Павлов мог открыть фронт просто “по личной инициативе” и даже “от обиды” за генералов, расстрелянных в 1937 году. Он открывал фронт осознанно, понимая, что делает, и делал это явно в сговоре с кем-то в Москве!»

О.Ю. Козинкин, касаясь Западного фронта, упоминает только генерала армии Д.Г. Павлова и «его подельников». К ним, естественно, относится и генерал-майор А.А. Коробков. Вот так, сознательно игнорируя решение вышестоящей судебной инстанции, автор книги «Кто проспал начало войны?» без всяких на то веских оснований обвиняет в предательстве военачальников,
делавших все возможное в тяжелой обстановке для того, чтобы остановить врага.