Мартынов, А. Потерянное двадцатилетие: к 70-летию воссоединения Западной Беларуси с БССР / А. Мартынов // Кобрынскі веснік. – 2009. – 8 красавіка. – С. 4.
ПОТЕРЯННОЕ
ДВАДЦАТИЛЕТИЕ
к 70-летию воссоединения Западной Беларуси с БССР
Первая мировая война. Миграция огромных человеческих масс. Тысячи наших земляков были мобилизованы в армию и участвовали в боевых действиях. Многим из них так и не суждено было вернуться на Родину — более удачливые принимали непосредственное участие в революционных событиях, отстаивая молодую Советскую власть.
Одним из непосредственных свидетелей событий тех лет был Алексей Мартынов, почётный гражданин города Кобрина, первый директор музея имени Суворова. Его воспоминания отражают особенности духовной и социальной жизни коренного населения Кобринщины в период белопольской власти.
«…Десятки тысяч деревенских жителей разных возрастов, для которых в нормальных условиях даже поездка в город являлась памятным событием, в августе 1915 года были сорваны военным вихрем с насиженных мест и развеяны по просторам Отечества, на личном опыте познавая смысл довольно туманного до этого слова «Россия». Знакомство с чужими природными условиями, нравами и порядками вынуждало критически оценивать устои собственной жизни в покинутых родных местах, казавшиеся до этого незыблемо прочными. Не могли бесследно пройти и революционные потрясения, в самой гуще которых — участниками или свидетелями — оказались беженские массы. Одним словом, из дальних странствий возвратились совсем не те забитые полешуки, которые привыкли целыми поколениями гнуть спину перед паном, а совсем иные люди, осознавшие своё человеческое достоинство. Это обстоятельство и сыграло решающую роль в стихийном противодействии массированному напору денационализации.
Отношение польских властей к «возвращенцам» — потенциальным носителям «красной заразы» — было настороженным и недоверчивым. Спешно импортируемые из польских воеводств ватаги разномастного чиновничества считали себя носителями «высшей культуры» и, копируя отработанный пример западных колонизаторов, в отношении к местному населению вели себя крайне высокомерно. Среди представителей польской администрации было немало таких, кто искренне считал себя чуть ли не жертвой, несправедливо заброшенной в «дыру, которая от света досками забита». Впрочем, уже через некоторое время подавляющее большинство чиновничьей братии переставало вздыхать по культурному Западу, прочно укореняясь на приволье «проклятых кресов», и спешило поскорее привлекать сюда своих близких и приятелей, осознав более перспективные возможности в сравнении с перенаселённой Польшей. Обосновывалось это, кстати, не расчётливо-прозаически- ми побуждениями, а высоко патриотическим сознанием необходимости «усиления польской стихии» на враждебных землях.
Справедливости ради стоит заметить, что стремился на эти административные должности отнюдь не лучший в моральном смысле контингент. Этим объясняется процветание наглого взяточничества, распространение всяческих поборов и контрибуций, которыми чиновники облагали всецело зависимых от них торговцев. В подлинную эпидемию превратились растраты и казнокрадство, завуалированные модным тогда латинским словом «дефраудация». Отчётами о скандальных судебных процессах над чиновными дефраудантами была переполнена пресса, однако виновные, как правило, выходили сухими из воды.
Главным оплотом режима служила многочисленная и высокооплачиваемая полиция, тайная и явная. Чувствуя себя полными хозяевами положения, полиция в отношении «холопов» вела себя крайне вызывающе, безнаказанно допуская полнейший произвол. Процветала система провокаций и подкупов, действовала сеть осведомителей. О неоправданных арестах и избиениях говорить не приходится — они были обычным явлением. В отместку за революционные выступления селян практиковались так называемые «пацификации» — усмирения. Сопровождались они выбиванием окон и дверей в домах политически неблагонадёжных, поломкой сельхозмашин, разрушением печей.
Внутренняя политика многонационального государства, в котором поляки составляли от 55 до 65 процентов, в отношении так называемых «кресов» отличалась тенденцией к как можно скорейшему ополячиванию. Прежде всего усилия были направлены на полонизацию Полесского воеводства, таким образом стремясь вбить клин между белорусскими массами на севере и украинскими на юге. Причём национальный переход до того тесно переплетался с религиозным, что по общепринятой трактовке переход из православия в католицизм был равнозначен автоматическому зачислению в польскую национальность. Считалось аксиомой,
что каждый католик — поляк. Наиболее мощными рычагами полонизации служили школа с исключительно польским языком обучения и католическая церковь, надёжно связанная с правящими кругами.
Вскоре в Кобрине появились монашки-уршулянки, занимающиеся воспитанием девочек в религиозном духе. Католические монахи в свою очередь организовали приют для мальчиков-сирот сельского происхождения, которые беспрепятственно подвергались обработке и ополячивались. Той же цели служили смешанные браки: «иноверческая сторона» обязательно должна была переходить в католичество, иначе брак не имел законной силы. Нельзя было, не будучи католиком, поступить и на государственную службу. Также к делу ополячивания полешуков были привлечены торговцы-евреи, которым внушалась необходимость разговаривать с клиентами исключительно по-польски.
Однако всё это время продолжалась непрерывная борьба народных масс Кобринщины за своё экономическое и социальное освобождение. События 1920 года, когда после освобождения от белопольской оккупации в Кобрине действовал военно-революционный комитет, первый орган народной власти, у нас увековечены на мраморной мемориальной доске. О боевых действиях в тот период на Коб- ринщине напоминают братские могилы около 150-ти красноармейцев, захороненных на кладбище в Тевлях, Болотах, Полятичах. Первомай 1925 года был ознаменован организованным выступлением революционной молодёжи в центре Кобрина, разогнанным полицией. Далеко за пределами Польши отозвалось эхо Новосёлков- ского восстания крестьян, руководителям которого в 1933 году грозила виселица — только благодаря массовым протестам трудящихся приговор был изменён на пожизненное заключение. Несмотря на противодействие властей, организованное сопротивление населения мероприятиям белополяков не прекращалось вплоть до самого 1939 года. Народные выступления выражались в забастовочном движении, митингах и демонстрациях, вывешивании революционных лозунгов и распространении листовок. Показательный факт: при наступлении революционных праздников у властей даже вошло в обычай совершать превентивные аресты подозрительных активистов на несколько недель.
Такова была нелёгкая атмосфера, в которой население Кобринщины прозябало в течение всего «потерянного двадцатилетия»…
А. Мартынов