Белов, Д. Сквозь аресты и тюрьмы … / Д. Белов // Кобрынскі веснік. – 2009. — 11 сакавіка. — С. 3.
Активным участником событий воссоединения Западной Белоруссии с БССР была П. Сидорук, почётный гражданин города Кобрина.
Сквозь аресты и тюрьмы…
В этом году, 17 сентября исполняется 70 лет со дня воссоединения Западной Беларуси с БССР. Жизнь на Кобринщине под властью панской Польши, люди, которые приближали этот долгожданный день и вели бескомпромиссную борьбу за то, чтоб народ жил одной семьёй, летопись исторических событий того непростого времени — со всем этим вы можете познакомиться в новом цикле публикаций, который начинает сегодня наша газета.
О деятельности подпольного движения накануне объединения Западной и Восточной Беларуси сегодня можно услышать многое. Однако несомненно, пожалуй, одно: люди, которые боролись за освобождение и воссоединение народа, искренне верили в своё дело, и действовали во имя этой великой цели, не жалея подчас самой жизни.
Непосредственным активным участником событий тех тревожных лет была Прасковья Сидорук, почётный гражданин города Кобрина. Она родилась в простой крестьянской семье в деревне Иловск в 1909 году, с 1927 года уже была членом комсомола Западной Беларуси, с 1931 — членом КПЗБ. Активная подпольная деятельность, распространение нелегальной литературы, работа с людьми — и аресты, допросы, тюрьмы… Схваченная в 1932 году, она была освобождена только в 1939 — позже избрана депутатом Национального Собрания, а во время второй мировой войны организовывала подпольную и партизанскую борьбу в Кобринском районе.
Передо мной — пожелтевшая рукопись воспоминаний Прасковьи Сидорук. Событиям, которые в ней описаны, предшествовало знаменитое Новосёлковское восстание, которое всколыхнуло в своё время все близлежащие деревни и Кобрин… Восстание было подавлено. После двухлетнего заключения в Кобринской, Седлецкой и Сандомирской тюрьмах Прасковья Семёновна возвращается в родную деревню…
«…После подавления восстания… организация КПЗБ на Кобринщине оказалась практически разгромленной. Из двух подрайонов — Плоского и Турнянского — был организован Турнянский куст, меня избрали его секретарём. Деятельное участие в работе куста приняли жители деревень Турная, Лущики, Стрии. Со временем наладили связь с Кобринским райкомом, партийная жизнь в районе оживилась.
Однако в апреле 1935 года вновь начались массовые аресты, в ходе которых была задержана и я. Каково же было моё удивление, когда на одной из очных ставок я увидела… инструктора ЦК комсомола по кличке Дмитро. Как оказалось, всё это время он был провокатором, глубоко проникшим в центральные органы комсомола и КПЗБ, и предавшим интересы партии и трудового народа.
Однажды, когда меня вызвали на очередной допрос, в кабинете я увидела начальника тюрьмы, который так и лучился радостью. Я встревожилась — с чего это он такой счастливый?..
На столе лежал мой «грипс»- краткая записка, которую я передавала в общую камеру политических. В ней — указания, как отвечать на вопросы, как вести себя перед следствием, как отказываться от показаний, выбитых под пытками. «Вот ты и попалась, коммуняка!» — промолвил, довольно улыбаясь, начальник тюрьмы.
В одно мгновение я бросилась к столу, и прежде чем опешившие тюремщики успели что- то предпринять, злосчастная записка оказалась у меня во рту. Тут же на меня набросились начальник тюрьмы и зав. отделением, на шум вбежал конвой. Мне заламывали руки, душили, били ногами — однако к тому времени «грипс» я уже успела проглотить. В итоге получила 15 суток карцера — это была тёмная камера, в которую на ночь на пол наливали воду.
Из этой камеры меня и повели на суд, состоявшийся в Кобрине в ноябре 1935 года. Главным свидетелем выступал тот же Дмитро — он же Стрельчук, прибывший на заседание под большой охраной. К слову, жить ему оставалось недолго — уже через год на него было совершено успешное покушение.
Нас всех тогда осудили на разные сроки. Мне досталось три года — хотя прокурор требовал 15 лет, как рецидивистке. Прокурор внёс апелляцию в Виленский суд, который прибавил к сроку ещё ровно столько же — в общей сложности получилось 6 лет. И снова известный путь — Кобрин, Седльце, и наконец — женская каторжная тюрьма в городке Фордон, что на территории Польши.
В тюрьме содержались как политические, так и уголовные преступники-женщины. Несмотря на то, что камеры были рассчитаны на одного человека, содержалось в них по 3-4 заключённых — тюрьма была постоянно переполнена. В Фордонскую тюрьму меня перевели из Седлецкой в 1936 году — к тому времени там уже сидела Регина Каплан, осуждённая на 15 лет за участие в Новосёлковском восстании. Позже сюда же привезли Василису Козёл из деревни Литвинки, приговорённую к 12 годам, и Александру Ярмошук из деревни Иловск, осуждённую на 6 лет.
Начальником был белогвардеец, в стаже которого числилась не одна царская тюрьма. В Фордонской тюрьме существовала легальная коммуна. Заключённые носили свою одежду, обувь, по их усмотрению распределялись посылки и передачи. Свободно передавались из камеры в камеру письменные принадлежности, ежедневно предоставлялась свободная двухчасовая прогулка. Все эти права были завоёваны политзаключёнными в длительной борьбе, путём многочисленных голодовок и протестов.
Однако в конце своего существования в обращении с заключёнными польские тюремщики почти ни в чём не уступали своим гитлеровским коллегам и начали вводить в режим самые жестокие методы.
Начальником была назначена некая Зданович с явными фашистскими замашками. Сразу же была запрещена коммуна, были ограничены переписка с родными (до одного раза в месяц), а также посылки и передачи. До одного часа сократились прогулки — ходить на них заставляли гуськом, с опущенными головами, заложив руки за спину, запрещались разговоры, нельзя было смотреть по сторонам. Малейшее нарушение каралось карцером, где избивали до потери сознания и держали по несколько суток.
Нас стали насильно переодевать в арестантскую одежду и деревянные колодки вместо обуви. Но как только мы возвращались в камеры, вся тюремная одежда выбрасывалась через решётки окон на улицу. За это нас порой оставляли совсем раздетыми и разутыми, отобрали постельные принадлежности, лишили посылок, писем, прогулок. Поодиночке то и дело бросали в карцер, обливали холодной водой — словом, всеми способами пытались сломить наше сопротивление.
Всё это началось в середине марта. С Вислы всегда дули холодные ветры, нам было очень трудно. Рядом с тюрьмой находился костёл, и «святые отцы» в сутанах, узнав о том, что за тюремными стенами происходят такие «таинства», часто стали навещать тюрьму. Они пытались уговорить нас не противиться воле божьей, но ничто не могло сломить волю политзаключённых.
Однако в Фордонской тюрьме мы были не одиноки. Писательница Ванда Василевская написала протест в журнал «Пломык». От родственников и близких была выделена делегация к министру внутренних дел в Варшаве с просьбой прекратить издевательства над политическими заключён- ными-женщинами в Фордоне. Депутатами левых партий этот вопрос был поднят в сейме. Назревал скандал. Три месяца продолжалась наша борьба, и в конце концов тюремщики были вынуждены отступить…
Сегодня эти строки читаются на одном дыхании — они, как сценарий остросюжетного исторического кинофильма, поражают воображение. Вот только, пожалуй, ни один фильм не сможет отразить то, что читается между строк — высочайший уровень патриотизма, постоянную готовность к самопожертвованию, непоколебимое мужество, с которым боролась за объединение своего народа наша соотечественница, уроженка деревни Иловск Прасковья Сидорук.
Дмитрий БЕЛОВ.