1999 Беженская эпопея

Мартынов, А. Беженская эпопея: страницы истории / А. Мартынов // Кобрынскі веснік. – 1999. – 28 красавіка, 19 мая, 26 мая, 9 чэрвеня.

Как отразилась Первая мировая война на судьбах жителей Кобринщины начала 20-го столетия.

БЕЖЕНСКАЯ ЭПОПЕЯ

страницы истории

В этом году исполняется 85 лет с начала первой мировой войны, принёсшей так много бед и страданий человечеству. О её причинах, ходе, результатах написано много. Как же отразилась она на судьбах конкретной группы людей — жителей Кобринщины начала 20-го столетия? Рассказ об этом в материале, подготовленном старейшим жителем Кобрина А. М. Мартыновым.

В долгой веренице минувших столетий военные лихоле­тья периодически обрушива­лись на Кобринщину. В глубо­кую старину от вражеских на­бегов население спасалось бег­ством в лесные чащобы и не­пролазные трясины здешних необозримых болот. Причем беспощадному разорению, а то и полному уничтожению пре­имущественно подвергались группы селений, оказавшихся на пути неприятельского наше­ствия. Однако без преувеличе­ния можно утверждать, что во­енные испытания прошлого как по своей масштабности, так и по последствиям несравнимы с тем, что выпало на долю кобринцев в Первую мировую войну. И как ни странным это может показаться, но перво­причиной обрушившихся бед­ствий лишь косвенно оказалась “вражья сила”. Непосредствен­ным виновником всенародно­го горя стало начальственное недомыслие, о котором поведа­ем далее.

Парад Кобринских полков

С оглядкой на близость гра­ницы с Восточной Пруссией русское правительство держа­ло на западных окраинах империи значительные воинские силы. Поэтому издавна в Кобрине квартировали 149-й Таманский и 150-й Черноморский пехотные полки.

Своеобразной прелюдией Первой мировой войны в Кобрине стал необычный парад этих полков. В самый канун отправления на фронт состоялось символическое прощание лич­ного состава воинов с горожа­нами. С этой целью на обшир­ном городском выгоне, примыкавшем к Заводской (ныне Красноармейской) улице, который обычно служил для учебных стрельб полиции, были выстроены побатальонно стройные колонны в походном снаряжении. Как повелось, вначале представители военной и граж­данской властей обменялись пламенными патриотическими речами. Затем, после торжественного молебна о даровании российскому христолюбивому воинству победы над супостатами, наступило более впечатляющее действо. Офицерский состав обоих полков построился в длиннющую шеренгу, держа у носков сапог обнаженные шашки. Их клинки полковые священники окропили освящен­ной водой, напутствуя таким образом воинов на предстоящие ратные подвиги за веру, царя и отечество.

Военный ураган на Западе

В течение всего последующе­го года военный ураган бушевал где-то вдали, на землях «Царства Польского». Уже с начала 1915 г. по август глухое ворчание отдаленной канонады в безветренные дни напоминало кобринцам, что возле Белостока мужественно ока­зывает врагу многомесячное со­противление захудалая Осовецкая крепость.  Слушателям невольно думалось: то ли дело соседняя пер­воклассная Брестская твердыня, под мощной защитой которой мож­но чувствовать себя в полнейшей безопасности.

Однако в летние месяцы 1915 г. под натиском превосходящих сил противника русская армия, недостаточно вооруженная и за­частую управляемая бездарным руководством, с боями медленно откатывалась на восток. Уже в се­редине августа под угрозой ока­заться в окружении без сопротив­ления была сдана Брестская кре­пость, казавшаяся столь неприс­тупной, на которую возлагались преувеличенные надежды коман­дования. Тем не менее русские войска оказывали ожесточенное сопротивление к востоку от Бре­ста, нанося врагу огромный урон. О    его масштабах наглядно свиде­тельствовало множество обшир­ных немецких кладбищ с сотня­ми захоронений, которые были обильно разбросаны по Кобринскому уезду.

Война приближается

Впервые кобринцев из отно­сительной безмятежности выр­вало известие о появлении на Брестском шоссе верениц под­вод с польскими беженцами, по­ток которых непрерывно возра­стал. Вскоре в их однородную массу стали вклиниваться воин­ские обозы. В центре Кобрина на подмогу обветшавшему дере­вянному мосту через реку Мухавец саперами был спешно на­веден понтонный мост. А невда­леке от мостов, на пологом бе­регу реки, в «Свинячьем подречье», с раннего утра заседала оценочная комиссия, которая за­купала сперва от польских бе­женцев, а затем от местного на­селения лошадей и коров, гурты которых своим ходом направля­лись на восток.

По приказу верховного глав­нокомандующего, великого князя Николая Николаевича, привер­женца безнадежно устаревшей военной теории «выжженной земли», оставляемые противнику деревни подлежали беспощадно­му уничтожению, а их жители принудительно эвакуировались вглубь страны. Причем если в польских губерниях этот приказ носил, скорее, испытательный ха­рактер, осуществлялся с оглядкой, ограничиваясь выселением жите­лей с территорий, где непосред­ственно проводились военные операции, то к востоку от Буга этот приказ выполнялся с особен­ным рвением, от чего, в первую очередь, пострадал смежный Кобринский уезд.

Испытавшие на себе в детстве кошмарное начало многострадального беженства, спустя деся­тилетия местные старожилы с ужасом вспоминали, как это про­исходило в действительности.

Теория «выжженной земли»

О близящемся фронте заранее оповещали раскаты  ар­тиллерийской канонады. Затем под ее аккомпане­мент на притихших дере­венских улицах появлял­ся отряд казаков, на ко­торых возлагалась обя­занность превратить цветущее селение в без­жизненную зону. В зави­симости от каприза каза­чьего командира допускался полный произвол в сроках, пре-доставляемых жителям на сборы. Ссыл­ки на суровые приказы, словесные увещевания, а то и плетки ретивых слу­жак быстро раскаляли до крайности обстановку паники. Все это сопро­вождалось бабьими при­читаниями, ревом перепуганной детворы, руганью ошалевших му­жиков и надрывным мычанием коров, согнанных с пастбищ в не­урочную пору. Для предотвраще­ния возможных попыток возвра­щения вереница подвод, гружен­ных случайно попавшим под руку добришком, до ближайшего боль­шака, соединявшегося с Московс­ким шоссе, обязательно конвоиро­валась казаками. Вслед за возами шли привязанные к ним коровен­ки. Мало того, как только подводы выезжали за околицу, на проти­воположной стороне уже полыха­ли подожженные жилища.

Скорбный поход

Неимоверно изнуряющим был этот многоверстный поход в знойную засуху, с тучами непод­вижно висящей удушливой пыли. Острота положения усугублялась тем, что нечем было  утолить мучитель­ную жажду людских масс и скота, поскольку придорож­ные колодцы и ред­кие водоемы были вычерпаны до дна. Особенно пагубно это отражалось на детворе и стариках. Какое же множе­ство беженских могил оставили вдоль дорог бесконечные беженские обозы!

Лишь за сотни верст от настигав­шего фронта, в Боб­руйске, а то и у са­мого Днепра, в Рогачеве, закан­чивался этот скорбный поход. Там в точности повторялось то, что еще так недавно наблюда­лось в Кобрине. Комиссии заку­пали лошадей с подводами и ко­ров, а их владельцев загружали в теплушки для отправки к ново­му месту жительства. Ес­тественно, столь крутая ломка веками устоявше­гося быта воспринима­лась особенно болезненно, поскольку домоседли­вой Кобринщине были полностью неведомы от­хожие промыслы, столь распространенные в иных местах. Побывать на далекой чужбине до­водилось только молодым рекрутам, завербован­ным “в москали”, как здесь говаривали в те времена.

Беженцы из Кобрина

По такому сценарию происходила обычная эвакуация селян. С горо­жанами власти повели себя иначе, по-видимому, с огляд­кой на то, что все еще не последо­вала официальная отмена пресло­вутого екатерининского закона о черте оседлости евреев. Принуди­тельная эвакуация, таким обра- зом, их не коснулась. Попутно не лишне будет напомнить, что по­давляющее большинство кобринского населения составляли евреи, среди которых не оказалось же­лающих добровольно покинуть обжитые места. Иначе обстояло дело с мещанами-земледельцами, обладателями собственных лоша­дей. В подавляющем большинстве они предпочли последовать при­меру крестьян, отправившись в неведомую даль на собственной “тяглой силе”. Безлошадным ме­щанам, равно как семьям служи­лого люда, предоставлялись товар­ные вагоны, оборудованные на­рами и приспособленными для перевозки солдат. Эвакуирован­ным чиновникам выдавались трехмесячные оклады-подъем­ные. На одну семью разрешалось брать не более десяти пудов кла­ди. На значительных станциях круглосуточно работали пункты питания, снабжавшие изголодав­шихся горемык горячей едой.

Согласно плану эвакуации для размещений Кобринских учреж­дений предназначались города Калужской и Тамбовской губер­ний. В эти же губернии рекомен­довалось направляться прочим кобринцам. Впрочем, большин­ство предпочло не внять началь­ственным указаниям, а самоволь­но расселиться по необозримым просторам земли русской, благо транспорт был бесплатным. Мно­гие добирались до Кавказа, а то и переваливали за Уральский хре­бет. Новоселов принимали радуш­но, ведь после массовой мобили­зации мужчин в армию повсюду ощущался недостаток рабочих рук.

Нелегкое возвращение

Вскоре после возникновения массового беженства повсюду в стране стали возникать беженс­кие комитеты. Их целью было оказание столь необходимой по­мощи сотням тысяч семейств.

После заключения в 1918 г. Брестского мирного договора эта организация была пере­именована в Пленбеж. На этот раз главное внимание уделя­лось обмену военнопленных, а уж потом содействию возвра­щению беженцев. Впрочем, вследствие разбушевавшегося революционного хаоса и Граж­данской войны семьям удалось вернуться в родные края уже в 1918 г. Особенно остро заболев­шим ностальгией было невтер­пеж дожидаться официального разрешения беженского вопро­са. Когда активные боевые действия поутихли, перейдя в крупномасштабную позицион­ную войну, отдельные смельча­ки делали попытки пробрать­ся на запад через достаточно прозрачную линию фронта. Для перевозки движимого имуще­ства вскладчину приобреталась лошаденка с повозкой. А в ос­тальном со значительными ва­риантами повторялось то, что происходило в 1915 г., на этот раз в западном направлении.

Для остальной массы бе­женская страда завершилась лишь в самом конце 1923 г. И если в 1915 г. необозримые обо­зы полешуков были вынужде­ны обратиться в бегство допод­линно всем миром, что, есте­ственно, являлось немалой мо­ральной поддержкой, то для преодоления обратного пути зачастую следовало проявить недюжинную собственную инициативу, судорожно разуз­навая, где и когда формируют­ся железнодорожные эшелоны, а то и отдельные вагоны для “репатриантов” (вскоре стало популярным такое словечко). Нелишним будет вспомнить, что в России в это время про­должала бушевать революци­онная неразбериха. Кому же было дело до судеб этих бедо­лаг?

Барановичское чистилище

Тем временем основная территория, откуда исходил главный контингент беженцев (а их по официальным дан­ным насчитывалось свыше трех милли­онов, в том числе из одной лишь Грод­ненской губернии — 750 тысяч), оказа­лась в границах возрожденной Польши. И откуда бы ни стремились в родные места потоки возвращенцев, всех без исключения польские власти направля­ли в Барановичский отстойник-чистилище. Там на городской окраине распо­лагался в бывших бараках для военноп­ленных центральный карантин для ре­патриантов.

В течение двух недель в неимовер­ной скученности на его не особенно ком­фортабельных нарах возвращенцы мог­ли вволю поразмышлять о предстоящей новой жизни. Изначально карантин предназначался для предотвращения возможного завоза эпидемических забо­леваний. Наряду с этим сотрудники польской дефензивы с пристрастием просеивали подозреваемых, в результа­те чего потенциальные большевистские агенты, «вывротовцы», немедленно воз­вращались обратно.

Первая встреча репатриантов с об­новленным обликом родины оказалась отнюдь не радужной. Вконец растеряв­шихся от обилия новизны людей на каж­дом шагу в карантине ошарашивал на­зидательный окрик многочисленных по­лицейских: «Пся крев, тутай вам не боль­шевия, а паньство польске». Для боль­шего подтверждения сказанного неред­ко в ход пускались резиновые палки. В довершение сюрпризов в подаваемой из­голодавшимся возвращенцам похлебке нередко плавали жирные белые черви… Было над чем крепенько призадуматься «прибышам».

Разоренные гнезда

А то, что встречало экс-беженцев на родимом подворье, способно было повер­гнуть в отчаяние самого завзятого опти­миста. Лишь в виде исключения некото­рым счастливчикам удавалось застать от­носительно уцелевшее жилье с хозяй­ственными строениями. В подавляющем большинстве следы бывших построек уда­валось установить только по ожерелью ва­лунов, служивших некогда примитивным фундаментом. Не менее горестные раз­думья навевали встречи с заброшенны­ми пахотными участками. Только по вол­нистости бывших загонов не без труда удавалось определить границы собствен­ных земельных участков. В отсутствие хозяев они успели зарасти не только кус­тарником, но зачастую и настоящим мел­колесьем.

И все же первоочередной заботой каждой семьи стало обеспечение себя на зиму каким ни на есть кровом. К сча­стью, в начале двадцатых годов природа оказалась милостивой к страждущему роду человеческому, необычно затягивая наступление зимней стужи.

Землянка – спасение и беда

На этот раз выход из положения под­сказали окопы, которыми только что угас­ший пожар войны щедро нашпиговал бе­лорусские поля. Ведь узкие ходы окопов ре­гулярно перемежались глубоко врытыми в землю бревенчатыми землянками, кото­рые надежно укрывали воюющих от лю­бых превратностей погоды.

Благодаря взаимопо-мощи соседей возве-дение семейных земля-нок быстро спорилось. Мало-помалу возрож-дались своеобразно выглядевшие сельские улицы. Естественно, в дело шел самый фантас-тический стройматериал. А что касается изоб­ретательности, то ее было не занимать лю­дям, пережившим превратности беженс­кой среды. Как-никак зимней стуже был поставлен достаточно надежный заслон. Увы, для многих семейств прозябание в не­имоверной скученности и вопиющей анти­санитарии растянулось на целый ряд кош­марных лет. Исподволь наживались неиз­лечимые хронические заболевания, не го­воря уже об угрожающем росте смертнос­ти, особенно беспощадно косившей нео­крепшие детские организмы.

Ананасы для новоселов

После наступления устойчивого мира на «крессы всходне» из всевозможных источников стала поступать разнообразная помощь. Стремясь заполучить симпатии новых граждан, составлявших подавляю­щее большинство местного населения, польское правительство делало попытки материально поддержать возвращенцев. Отчасти безвозмездно, отчасти на льгот­ных условиях застройщикам выделялся строительный лес. Наиболее беспомощным регулярно выделялись скромные продо­вольственные пайки, а весной — посевной материал. В этом отношении для властей большим подспорьем оказалась американ­ская благотворительная миссия, развернув­шая широкую деятельность в поветовых центрах. Со складов этой организации «но­воселам» выделялись продукты, одежда, обувь. Парадоксально, что пухнувшим от голода полешукам, истосковавшимся по любимой картошке и черному хлебу, из­редка предоставлялась возможность пола­комиться консервированными ананасами и сгущенным молоком. «Се ля ви», — гово­рят французы в подобных случаях.

А дело-то в том, что неимоверно обо­гатившийся на военных поставках амери­канский военно-промышленный комплекс не учел возможности столь быстрой капи­туляции Германии, поэтому склады были переполнены огромными запасами всевоз­можной продукции, не находившей сбыта в мирных условиях.

Во избежание гибели бесполезных на­коплений, равно как из рекламных сообра­жений, значительные партии разнообраз­ной продукции в качестве щедрой гумани­тарной помощи были направлены в разо­ренную многолетней войной Европу. Попут­но кое-что перепало возрожденной Польше.

Еще более продолжительная и солид­ная подпитка поступала на Кобринщину по конкретным адресам от родичей, заг­нанных задолго до войны безработицей и малоземельем в США и Канаду. Немало их обогатила военная конъюнктура. Вот и от­кликнулись на отчаянный призыв «помо­гите» полузабытой родины, делясь с однофамильцами-горемыками «от щедрот сво­их». Попутно замечу, что в возрожденной Польше в послевоенные годы бушевала умопомрачительная инфляция (например, письмо стоило 2 миллиона), поэтому дол­лар являлся неоценимой поддержкой мно­жеству репатриантов.

Трудные будни возвращенцев

К сожалению, мне не удалось встретить произведения, описывавшие трудовую геро­ику на много лет затянувшегося восстанов­ления у нас земледелия, в одночасье рухнув­шего в 1915 г. Польская молодая админист­рация не была в состоянии оказать сколько-нибудь эффективную помощь множеству новоявленных «кресовяков», посвящая все внимание селу исконной Польши. Поэто­му большинству наших земляков прихо­дилось полностью полагаться на собствен­ную тщедушную силенку. Долгое время при восстановлении плодородия сперва огородов, затем не столь отдаленных зе­мельных участков неоценимую помощь оказывала лопата с мотыгой, постепенно вытесненные лошадьми с плугами.

В отличие от беспощадно испепелен­ных деревенских застроек городские по­чти полностью уцелели. А поскольку бе­женство вовсе не затронуло кобринского еврейства, составлявшего большинство го­рожан, да небольшой прослойки мещан, в основном старшего поколения, то сносный досмотр за покинутым жильем с их сто стороны был вполне обеспечен. Притом вернувшимся из беженства городским жителям досталось несравненно больше подачек от заокеанских благодетелей, поэтому для города последствия общенародного бедствия оказались несравненно легче.

Полещуки с чужбины

Но поскольку нет худа без добра, то беженство помимо отрицательных имело и положительные стороны. Речь, прежде всего, идет о колоссальной психологической встряске, благодаря которой на родину возвратились совершенно не те затурканные вековым бесправьем бедолаги, которых злая воля насильно сорвала с насиженных ­ мест в скорбное странствие в 1915 г. Эпохальные события — Первая миро­вая война, революция, Гражданская война, свидетелями, а зачастую и не­посредственными участниками кото­рых подавляющему большинству дове­лось стать, не прошли бесследно. Под их воздействием окончательно вывет­рилась рабская психология, сформиро­ванное веками ощущение своей при­ниженности, неполноценности, взамен чего возникло чувство собственного до­стоинства, ранее полностью отсутство­вавшее у недавних «крепаков».

Непосредственное приобщение к русской культуре, поголовное усвоение русского языка позволило «тутейшым» успешно противостоять двадцатилетним массированным потугам польской администрации полонизировать ершистых  «кресовяков».

Разумеется, не могло пройти бес­следно непосредственное общение с так непохожими друг на друга разнообраз­ными народностями, их правами, обра­зом жизни, с которыми по прихоти судь­бы довелось впритык провести немало лет. А как много хорошего сметливые полешуки переняли на чужбине и в даль­нейшем приспособили на родине! Что за беда, если не всегда и вполне успешны­ми оказались попытки акклиматизировать у себя ряд привезенных экзотичес­ких для этих мест саженцев, но кое-что и удалось. Кому теперь, к примеру, ве­домо, что в наши места даже помидоры были завезены беженцами, не говоря уже о великом множестве всего полезного, дотоле вовсе неведомого на Кобринщине.

А. Мартынов