1996 Полонизация Украинизация

Мартынов, А. Полонизация, русификация и прочие «зации». Украинизация / А. Мартынов // Кобрынскі веснік. – 1996. – 1, 21, 28 лютага, 2, 6, 23, 27 сакавіка, 6, 10, 17, 25 красавіка, 18, 22 мая, 15 чэрвеня.

Полонизация, русификация и прочие «зации»

Украинизация

Вряд ли когда в обозримом прошлом наша общественность проявляла столь непритворный интерес к вопросам языка и межнациональных отношений, как это наблюдается в наше время. Особенно заметно это на стыке государственного размежевания Белоруссии с Украиной, которое многие склонны отождествлять с веками сложившейся этнографической границей между двумя народами. Тогда как понятия полонизация, русификация, даже белоруссизация в отношении Кобринщины вполне однозначно не вызывают сомнений и говорят о чем-то привносимом извне, даже навязываемом, – то этого никак не сказать об украинизации (разумеется, если сознательно не кривить душой), до такой степени это явление присуще нам с незапамятных времен. Парадоксальным в данном случае является лишь то, что приходится доказывать самоочевидное. На фоне же того, что сталось с местным разговорным языком с начала нынешнего столетия, когда он доподлинно очутился на задворках жизни, то вообще, если называть вещи своими именами, следует говорить даже о дезукраинизации или разукраинизации, что будет гораздо точнее.

Рассматривая языковой вопрос коренного населения Кобринщины, хотелось бы проявить максимальную беспристрастность, а это для меня существенно облегчается хотя бы тем, что по национальности я русский и одновременно местный уроженец.

В нашей истории достаточно символичен факт первого письменного упоминания Кобрина в Ипатьевской летописи, когда наши земли входили в состав Галицко-Волынского княжества. Последующее обособление Кобринского княжества произошло вследствие раздробления соседнего Ратненского княжества. После упразднения Кобринского княжества его владения перешли в суверенитет Княжества Литовского, вскоре объединившегося с Польшей.

Последующие два столетия характерны тем, что власть имущие прилагали все усилия для скорейшего ополячивания местного православного населения, а это равнозначно дальнейшей полонизации. Конец этому процессу положили три раздела Польши. Снова и снова следует припомнить, что в их результате к Российской империи отошли исключительно белорусские и украинские земли, тогда как исконно-польские разделили между собой Австрия с Пруссией. Оглядываясь на огромные успехи полонизации, достигнутые за два столетия до разделов, в отношении белорусской шляхты и части городского населения, вполне законно предположить, что, не случись этих злополучных разделов, за последующие два столетия дальнейшая интенсивная полонизация белорусов и украинцев привела бы к тому, что к нашему времени от этих этносов остались бы только воспоминания. Если же говорить о все еще уцелевшем местном разговорном языке, за последнее столетие наше село полностью и подавляющая часть горожан-хлеборобов, не мудрствуя лукаво, «розмувлялы по-просту», не считаясь с тем, к какому из соседних более номенклатурных языков ученые-лингвисты соизволят причислить их «хлопскую мову».

С целью хотя бы чуточку внести ясность в достаточно запутанный вопрос, к какой же престижной национальности следует «пристегнуть» большинство нашего коренного демоса, полезно заглянуть в несколько официальных источников, начав хотя бы с авторитетной Первой Всероссийской переписи населения 1897 г. Общеизвестна русификаторская тенденция самодержавия превыше всего возносившая русскую нацию с ее языком. Тогда как «бедные родственники», малороссы и белорусы, рассматривались в виде пасынков, их же языки считались лишь наречиями державного языка. И все же переписчики довольно объективно зарегистрировали по Кобринскому уезду лишь 500 белорусов, тогда как свыше 80% населения названы малороссами.

Придерживаясь хронологической последовательности, обратимся к данным польской переписи населения 1931 г. По национальному признаку оно распределялось следующим образом: 59% названы «тутэйшими» (местными), под этим термином соответственно проинструктированные переписчики маскировали малосознательных в национальном вопросе полешуков (20,9% назвали себя украинцами, 7,5% — поляками, 4,7% — евреями, 4,6% — белорусами, 2,6% — русскими). То есть данные опять-таки мало разнятся от переписи 1897 года. Теперь же в полемическом задоре многие наши «исследователи» предпочитают оперировать данными последних десятилетий, согласно которым на Брестчине число украинцев не превышает 2-3%. Однако по ряду веских причин эти показатели вряд ли можно считать достаточно объективными. Не является секретом, что большинство опрашиваемых склонны считать сам факт проживания в границах Белоруссии равнозначным признанию себя белорусами. И это независимо от главного показателя – языковой особенности, которой мало кто придает надлежащее значение. Особенно если это подсказывается переписчиками, стремящимися к «монолитному единству». Поэтому к нынешним статистическим процентам позволительно относиться с обоснованным скептицизмом. Следует попутно отметить, что когда в промежутке между концом 20-х и началом 30-х годов отмечался период относительной либерализации, так сказать «оттепель» в отношении национальных меньшинств и их языков, польская администрация разрешила-было открыть в Кобринском повете украинское культурное общество «Просвита», деятельность которого пользовалась большой популярностью среди местного населения. Значительное влияние имела также украинская партия Сельроб-Левица. И в то же время у нас полностью отсутствовали такие специфически-белорусские организации, как Беларуская грамада и Таварыства беларускай школы.

Теперь перейдем к периоду советизации Кобринщины. В осенние месяцы 1939 года во Временном управлении Кобринского уезда царила продолжительная неразбериха и даже неуверенность власть имущих по самому ответственному вопросу: в какую республику мы войдем окончательно – БССР или УССР. На эту тему ходили всевозможные предположения. Подтверждением сказанному служит тот факт, что в первые недели официальная документация велась на украинском языке. В это можно убедиться, ознакомившись с документами Брестского областного архива. Тогда же стали массово поступать заявления с ходатайством об открытии в десятках деревень украиноязычных школ. Однако кое-где открытые школы вскоре были преобразованы в русскоязычные под предлогом отсутствия квалифицированных преподавателей.

О спорах в Политбюро КПСС в 1939 году разоткровенничался на одной из встреч с активом Брестского обкома Н. Хрущев, принимавший деятельное участие в горячих дебатах в качестве первого секретаря КПУ. Если перевес оказался на белорусской стороне, то решающим аргументом послужило партийное размежевание в польский период. Оно же было обязано случайному обстоятельству: местным подпольщикам было несравненно сложнее поддерживать связь с центром КПЗУ во Львове, чем общаться с центром КПЗБ в Вильно и Белостоке. По-видимому с того времени по указанию свыше у нас сознательно замалчивался вопрос о существовании на юге БССР, по крайней мере в сельской местности, компактного украиноязычного населения.

Если по данному вопросу обратимся к солидным исследованиям, то мнение на редкость однозначно. Начнем с такого неоспоримого авторитета, как Е. Карский, который в своем двухтомнике «Белорусы» указывает, что юг Брестчины не входит в сферу распространения белорусского языка. Это же подтверждается монументальным «Дыякталагiчным атласам беларускай мовы», изданном в Минске в 1963 году. Попутно не лишне отметить в виде курьеза, что со стороны неуемных белорусских «патриотов» высказывалась резкая критика как аргументации Карского, так и цитируемого атласа за их неуместную объективность. И самый свежий пример. В 1989 году вышел в свет увесистый том замечательно разработанной «Этнаграфii Беларусi». На 189 странице помещена карта «Групоукi гаворак на тэрыторыi Беларусi». На юго-западе республики бросается в глаза выделенный яркой расцветкой прямоугольник «Палесская группа гаворак», которая недвусмысленно говорит о фактическом состоянии данного вопроса.

Вообще же проблема этнографических меньшинств на пограничьи явление широко распространенное в большинстве стран и не вызывает конфликтов. Взять хотя бы соседнюю Польшу, в Белостокском воеводстве которой проживают компактные группы белорусов, исчисляемые сотнями тысяч. То же можно сказать о Гродненской области в Белоруссии. А белорусскоязычные коллективы в Брянской и Смоленской областях России. Обязательно ли возводить такие явления в некий щекотливый вопрос? Приведенные примеры лишний раз подтверждают банальную истину о редкостном совпадении в действительности государственных рубежей с этнографическими. И уж ни в коем случае не следует драматизировать, а тем более опасаться возможности мифических конфликтов на этой почве по Югославскому сценарию. А чтобы в дальнейшем не мудрить, во что бы то ни стало доказывая свою предвзятую правоту, можно просто побывать в различных уголках Кобринщины, чтобы на деле убедиться, насколько живуча в народе «палесская гаворка», как определяет местное наречие Нил Гилевич в споре с нашей землячкой по радио. «Гаворка» как известно, наречие определенного языка. Так, спрашивается, какого же языка, если для нашего полешука полностью загадочны такие исконно белорусские слова, как «вопратка, сенажаць, рыззе, назапашваць» и многое множество иных? Если у нас нигде не услышать мелодичных белорусских словечек «хадзіў, рабіў», вместо которых звучат далеко не столь благозвучные «ходыв, робыв»…

Октябрь 1995 г.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.