1995 Умершие и умирающие профессии

Мартынов, А. Умершие и умирающие профессии / А. Мартынов // Кобрынскі веснік. – 1995. – 2, 4, 11, 18 лютага.

Умершие и умирающие профессии

ПОВИВАЛЬНЫЕ БАБКИ

Хотите верьте, хотите нет, но по официальным статистическим данным начала истекающего столетия в Кобринском уезде с населением 180 тысяч практиковала одна профессиональная аку­шерка. Естественно, круг её деятельности был край­не ограничен и практи­чески низводился до го­родской черты. Испокон веков родовспомогатель­ной деятельностью зани­мались многочисленные и многоопытные бабки-по­витухи, пожизненно под­визавшиеся на столь до­ходном поприще в городе и деревне. Поскольку они традиционно игнорирова­ли само понятие «анти­септика-стерильность », по­следствия их простодушия сказывались на высоком проценте смертных исхо­дов для рожениц, не го­воря уже об огромной гибели новорожденных.

КОЖУШНИКИ

В не столь еще отдаленном прошлом широкой популяр­ностью у сельского насе­ления пользовалась мало­распространенная профес­сия странствующего от дома к дому кожушника. Обычно в зимний период они занимались пошивом в доме заказчика универ­сального зимнего одея­ния. Испокон веков на Кобринщине овцеводство было широко распространено, поэтому на кожухи хватало с избытком мест­ного сырья. Некогда ко­жухи шились преимуще­ственно из невыдубленных овчин, которые впо­следствии были вытесне­ны обработанными. Еще в начале нынешнего сто­летия услугами бродячих кожушников нередко поль­зовались семьи городских мещан.

ФАКТОРЫ

Необходи­мость этой профессии подсказала все усложня­ющаяся жизнь. Главным городским фактором дли­тельное время был старый подслеповатый еврей, по­стоянно метавшийся по городу, улаживая «ге­шефты» своей многоликой клиентуры. Диапазону его деятельности могла бы позавидовать не одна по­средническая контора. В случае необходимости к содействию фактора обра­щались желающие сме­нить или нанять прислу­гу. С другой стороны вы­ступала претендентка на оную работу. Следовало тонко учитывать запросы и интересы сторон, ула­живать конфликты. В его компетенцию входило так­же обслуживание домовладельцев, подыскиваю­щих симпатичных кварти­рантов, равно как нужда­ющихся в определенной «жилплощади», сиречь квартире. Старания фак­тора оплачивались комис­сионными, поступающими с обеих сторон. У этого обер-фактора, естествен­но, было немало мелко­травчатых конкурентов, которые пользовались да­леко не такой популяр­ностью.

ЛИРНИКИ

Несомнен­но, многим читателям хо­тя б понаслышке известно греческое название древ­нейшего струнного музы­кального инструмента — лира. А вот последующее видоизменение лиры, ставшее распространенным народным инструмен­том украинцев и белору­сов, у нас уже основатель­но забыто. А ведь еще полвека назад на кобринских ярмарках можно бы­ло нередко увидеть и услышать лапотников-лирников. Были это преиму­щественно нищие слепцы, выступавшие в сопровож­дении мальчишки-поводы­ря. Деревянная лира отдаленно напоминавшая по форме скрипку, изда­вала скрипучие звуки при вращении ручки. Под её грустный аккомпанемент лирник распевал песни духовного и морализатор­ского содержания. Не­редко в его голос впле­тался нежный детский голосок поводыря. В наши дни подлинную лиру мож­но увидеть разве только в краеведческом музее.

ДОМАШНИЕ ПОРТНИХИ

Люди состоятель­ные — обычно таковыми у нас были благополуч­ные помещики — нанимали домашнюю портниху на продолжительное время. Обычно незамужняя ма­стерица жила у заказчи­ков не только многие месяцы, но случалось и го­ды. Как правило, подбира­лась многопрофильная спе­циалистка,  в известной степени даже универсал в своем деле. В ее обязан­ности входило обновление дамских туалетов, воз­растное перешивание дет­ской одежды, а оставшее­ся время посвящалось по­шиву белья для всех чле­нов семьи. Объясняется это тем, что ранее в про­даже не было такого изо­билия и разнообразия го­товой продукции, какое появилось в последние де­сятилетия.

РАВВИН

Так называл­ся иудейский священник, облаченный обычно в длиннополый сюртук и черную круглую шляпу. Его степенная долгоборо­дая фигура на улице на­ряду с любопытством вы­зывала невольное уваже­ние.

В Кобрине с середины минувшего столетия имел­ся еврейский центральный храм — синагога, анало­гичный православному со­бору. Настоятелем был главный раввин, что соответствовало православ­ному благочинному. Кро­ме того, в разных местах города и в местечках име­лось немало молитвенных домов, равнозначных при­ходским церквям. Во гла­ве каждого стоял раввин рангом пониже. В суббот­них богослужениях равви­ну помогал кантор-певчий. В синагоге мужчины дол­жны были быть с покры­той головой, женщи­ны обязательно в платках. Обязывало также строжайшее раз­деление полов. Помимо отправления ритуальных служб, раввин являлся безапелляционным судьёй, к которому стороны обра­щались за разрешением бытовых конфликтов. Ши­роко порхала крылатая фраза в затруднительных случаях: «Пойти к рабину». Уж он-то разберется.

ГИЦЕЛИ

Периодичес­ки на городских улицах появлялась оригиналь­ная повозка с длинным ящиком, стенки которого затянуты сеткой. При ви­де ее стар и млад знали: гицели приехали — пред­стоит отлов бродячих со­бак. Гицели, иначе шкуро­деры, применяли для от­лова ничейных собак длинную палку с петлей на конце, этакое нашен­ское лассо. Пойманная разява не успевала опом­ниться, как оказывалась за решеткой в компании себе подобных смертников. Естественно, попадали в западню не только без­домные псины, В случае исчезновения хозяйской дворняги после набега шкуродеров владельцы знали, где искать пропа­жу. За договорной выкуп собственность владельца возвращалась на родное подворье. При виде ог­ромных стай бродячих собак, которых теперь раз­велось сверх меры, воз­никает сожаление, что профессия гицеля неза­служенно и преждевремен­но попала в сонм исчез­нувших…

ПЕРЕКУПЩИКИ

В базарные и особенно в ярмарочные дни на отда­ленных подступах к го­роду с раннего утра появ­лялись шустрые молодчи­ки евреи, поджидавшие одиноких крестьянок с яичками, маслом, живно­стью и прочим добром. Завидев жертву, пикетчик без церемоний выхватывал из рук ошеломленной женщины груженые кор­зины, предлагая оптом ку­пить все содержимое. Ес­тественно, по выгодным для налетчика расценкам. Попытки сопротивления и вопли женщины редко от­пугивали перекупщика. Опытному психологу, ма­стеру заговаривать зубы, обычно удавалось найти с потерпевшей общий язык, позволявший подзарабо­тать детишкам на моло­чишко. Интереснее всего, что такого рода промысел считался вполне законным.

ОГУРЕЧНИЦЫ

На полях заречной части го­рода в довоенные годы процветали еврейские плантации огурцов, на ко­торых поденщицами рабо­тали бедные мещанские девушки. Причем в отли­чие от нынешней моды, увлекающейся южным за­гаром, тогдашняя мода диктовала томную белиз­ну личика. Достигалось это без применения до­потопных белил — простым закутыванием лица платком с просветом для глаз. Вряд ли эти огуречницы заслуживают попасть в коллекцию бывших, ес­ли бы не одна пикантная подробность. Вдруг обна­ружилось, что американ­ские гурманы воспылали страстью к экзотическим кобринским огурчикам, бочки с которыми в тече­ние ряда лет исправно пе­реплывали через Атлан­тику. А разгадка состоя­ла в том, что в огуречные бочки помещались тща­тельно замаскированные с обеих сторон рядами огурцов, бидоны с первосорт­ным отечественным спир­том. Происходило сие в разгар господствовавшего в США сухого закона, запрещавшего торговлю алкоголем. Поистине, голь на выдумки хитра!

ПЕРЕПЛЁТЧИКИ

В наши дни, когда большин­ство книжной продукции поступает в продажу запелёнутой в переплет, с трудом верится, что ста­ло так относительно не­давно. Ранее большинству ходовой литературы на читательских полках, в том числе учебникам, для сохранности полага­лось обязательно пройти через объятия тисков пе­реплетчиков. Стандартные переплеты полагалось ок­леивать «мраморной» бу­магой с разводами. Тогда как более ценные для вла­дельца издания получали прочные полотняные об­лачения. Состоятельные же книголюбы увлека­лись изысканными пере­плетами с золотым тисне­нием, с золоченным обре­зом. Ныне эта профессия с многовековой традици­ей выродилась и обслу­живает только ценные ар­хивные документы, пред­назначенные для длитель­ного хранения.

РЕЗНИКИ

Некогда при городской скотобойне обязательно подвизались мясники-евреи. В их функ­ции входил ритуальный убой скота по заветам То­ры, который производился одним взмахом ножа или топора. Лишь такое мясо считалось кошерным и пригодным в пищу правоверных евреев. В против­ном случае мясо станови­лось трефным и предназ­началось для гоев-иноверцев. Конкуренцию офи­циальным мясникам со­ставляли практикующие в самой гуще еврейского проживания, так сказать, второсортные резники. К ним обращались для убоя птицы, овец и иной мело­чишки. В предвоенное время среди еврейской ин­теллигенции все больше встречалось вольнодумцев, позволяющих себе нарушать вековые устои, не делая разницы между трефным и кошерным. Их поражало, что соплемен­ники, прибывшие из во­сточных областей в 1939 г., за десятилетия совет­ского гонения на религию ухитрялись сохранить верность заветам предков в отношении кошерног и трефного.

КУЧЕРЫ

В не столь уж отдаленном Кобрине иметь личного кучера по­зволяли себе, отчасти по престижным соображени­ям, преуспевающие дель­цы, равно как видные чи­новники уездного масшта­ба, деятельность кото­рых требовала частых разъездов по огромному уезду — от Иванова до Жабинки — и поэтому вы­ездные лошади с кучером оплачивались за казенный счет. По нашим представ­лениям, должность кучера равнозначна «персональ­ному шоферу». Несрав­ненно больше професси­ональных кучеров име­лось в услужении богатых помещиков, державших как выходных, так и вер­ховых лошадей. В обя­занности кучеров входил уход за состоящими на их попечении лошадьми и со­держание в исправном со­стоянии экипажей. Ну, а главное — отвезти пана, куда последует команда.

БУЛОЧНИЦЫ, МОЛОЧНИЦЫ

С раннего утра и до полудня, в зной и вьюгу можно было встретить этих пожилых коренастых евреек, с на­тугой волочащих на ру­ках 2 огромные корзины с аппетитной продукцией. Чего в них только не бы­ло: французские булки, халы, рогалики, баранки, всевозможная сдоба. И всё это с пылу — с жару, горячее. Таким образом продукция пекарен регулярно доставлялась на дом определенному кругу по­стоянных покупателей. Обычно товар отпускался в долг с расчетом в уго­воренный срок.

С неменьшим успехом обслуживали обеспечен­ных клиентов странствую­щие молочницы. Поутру они наполняли  портатив­ные бидоны парным мо­локом, приобретенным у владелиц буренок. Покуп­ная цена — 8 грошей за кварту, продажная — 12. А труд-то не из легких.

СТОЛОВНИКИ

Под­собным заработком в дан­ном случае чаще всего за­нимались пожилые вдовы, сдающие внаем комнаты одиноким служащим. Обыкновенно к собствен­ному квартиранту подби­рались еще два-три холо­стяка. Расторопная домо­хозяйка с удовольствием демонстрировала свое кулинарное искусство на изготовлении вкусных и сытных обедов по гораз­до более доступным це­нам, чем в столовой, а тем более ресторане. Ис­кусные стряпухи пользо­вались большой популяр­ностью. Между ними ча­стенько возникала жгучая конкуренция, каждая старалась отбить более сим­патичного столовника. Взимать налог с такого рода деятельности в ту пору было не принято.

ТОЧИЛЬЩИК

«Точи, точи ножи, ножницы!» разносилось от времени до времени по городским улицам. Таким образом оповещала о своем появ­лении сгорбленная под тяжестью станка фигура точильщика. Этим ре­меслом занимался у нас коренастый добродушный еврей, подлинный виртуоз в своем деле. Возле него сразу же возникала оче­редь. Ассортимент зака­зов был достаточно вну­шительный, начиная с вконец затупленного топо­ра до ножа от мясорубки. Ритмично нажимая на ножные педали, с шут­ками и прибаутками ма­стер быстро затачивал приносимые железяки добротно и недорого. Не правда ли, как досадно, что не возрождается столь необходимое в быту ре­месло?

ВЫВЕСОЧНИКИ

Увы, вновь приходится в кото­рый раз применять триви­альное «в недавнем прош­лом». Самые широкие на­родные массы знакоми­лись с азами изобрази­тельного искусства на центральных улицах, ис­пещренных разномастны­ми вывесками. Куда там до тех вдохновенных вы­весочных дел мастеров нынешним эпигонам, твор­цам суррогатных витра­жей, лихо расписывающих окна магазинов бездуш­ными геометрическими головоломками. Считаясь с огромным процентом полной неграмотности на­селения, в этом виде ре­кламы первенствующую роль положено было иг­рать не тексту, а изображению. Не мудрст­вуя лукаво, вывеска дол­жна была с первого взгля­да броско заявить, «кто есть кто». На небольшом куске жести в манере ультрапримитивизма ху­дожнику предоставлялась возможность дать полную волю творческой фанта­зии. Поэтому, чуточку на­поминая натуру, хлебная буханка, французская бул­ка и связка баранок на одной вывеске переклика­лась с лошадиной мордаш­кой, затянутой в хомут­ный корсет, — на соседней. Всевозможные виды часов, схематические рулоны ярких тканей, а рядом — лукаво улыбающаяся го­лова красотки, окайм­ленная разверстыми нож­ницами и щипцами для завивки, настоятельно влекла прохожего пере­ступить порог парикмахерской. Столярные и сле­сарные инструменты, го­ловные уборы, посуда, обувь, одежда, писчебу­мажные товары — все это в псевдореалистическом исполнении радовало взоры прохожих, придавая неповторимое своеобра­зие торговой рекламе.

ПРЯХИ — ТКАЧИХИ.

Кто бы теперь мог поду­мать, что еще до эвакуа­ции кобринцев в году 1915 в мещанских семьях во всеобщем употребле­нии было белье, сшитое из домотканного холста собственного производст­ва? Между тем на мещан­ских пригородных полос­ках ежегодно выращивал­ся лён, который затем проходил через все этапы ручной обработки. Доб­ротная куделя прялась на воркующей самопрялке (коловротке, по-местному), разгоняя скуку бесконеч­ных осенне-зимних вече­ров. Затем, обычно в предпасхальные недели, одна из тесных комнаток мещанской квартиры за­громождалась самодель­ным ткацким станком, за которым неутомимо колдо­вала хозяйка, передавав­шая свое мастерство до­черям. Помимо обычного полотна, со станка вы­матывались затейливые узорчатые полотенца, ска­терти, дорожки. Часть ежегодной продукции по­ступала в дедовские сун­дуки, накапливая приданое для дочерей. После ис­пользования запаса ниток станок разбирался и отле­живался до следующего сезона.

САПОЖНИКИ

Если бы графу JI. Н. Толстому, который на склоне лет баловался тачанием са­пог, сказали, что уже тог­да отчетливо прогляды­вался закат этого древнющего ремесла, он, не­сомненно, счел бы это за шутку. Между тем, в на­чале века все больше стандартной обуви стали изготовлять машины. До того, как массовая про­дукция фабричной обуви заполонила торговые при­лавки, в самом Кобрине и во множестве подведом­ственных ему поселений в поте лица трудились сон­мы обувщиков. В городе было несколько мелких мастерских с 3-4 наемны­ми работниками. Боль­шинство же сапожников выполняли заказы у себя на дому. Причем лишь небольшое число подлин­ных мастеров своего де­ла занимались пошивом высококачественной обу­ви для взыскательных за­казчиков. Тогда как остальные шили грубые рабочие сапоги и такого же качества женские бо­тинки. Припомним, что все сапожники зависели от заготовщиков, которые выполняли начальную стадию разделения труда — раскрой кожи и пер­вичный пошив деталей.

МАЦА, БАНКУХ

В порядком уже надоевшем прошлом в городе одно­временно подвизались ку­линары-сезонники, свя­занные с еврейскими праз­дниками Пейсах и хри­стианской Пасхой. Так сказать, две стороны од­ной медали. Причем, если иудеи в чем-то ограничи­вали в праздники обыч­ное меню, то христиане всех вероисповеданий, на­оборот, изощрялись в при­готовлении особенно лако­мого, сравните, впрочем, сами. В течение ряда недель, предшествующих Пейсаху, царило необы­чайное оживление во мно­жестве еврейских се­мейств, вызванное необхо­димостью выпечь горы ма­цы. Эти тонкие квадрат­ные лепешки из неквашеного теста употреблялись правоверными иудеями в праздничные недели взамен хлеба. Поскольку в ограниченное время сле­довало изготовить тонны мацы, никакая хлебопе­карня с такой задачей не справилась бы. Поэтому в частных домах «мобили­зовывались» наличные русские печи. К этому благочестивому делу привлекалась уйма добро­вольцев, которые, стара­ясь изо всех сил и ра­ботая поочередно, все же справлялись в срок.

A вот что происходило у христианских антипо­дов в предпраздничные недели. В более состоя­тельных домах также начинали свою деятельность мастерицы по выпечке ко­ронного лакомства празд­ничного стола — баумку- хена, у нас упрощенно ве­нчаемого банкухом. Сложная процедура его изготовления заслужива­ет одовоспевания. На загнетке русской печи равномерно распространялся слой раскаленных древесных угольев. Над ними на двух опорах по­мещался жестяный пусто­телый цилиндр особой кон­струкции, который медлен­но вращался вручную. На разогретый цилиндр по­следовательно, слой за слоем наливалось жидко­ватое сверхсдобное тесто, которое подрумянивалось со всех сторон. При этом по всей поверхности воз­никали пупырышки, уд­линяющиеся с каждым слоем. В конечном исходе аршинной высоты сдобное сооружение оправдывало свое немецкое название— дерево-пирожное, множе­ство шишек напоминали сучья. Удачная выпечка банкуха требовала от ма­стерицы большого умения и труда и соответственно хорошо оплачивалась. На пасхальном столе банкух, увенчанный сахарной овеч­кой, царил над множест­вом лакомых яств в каче­стве непревзойденного ше­девра для праздничного чревоугодия.

ПОСТОЛЫ-СЕРМЯГИ

Было бы непростительно в завершение этого бег­лого обзора ушедших в небытие профессий обой­ти молчанием в одночасье исчезнувшую традицион­ную крестьянскую одеж­ду Кобринщины. А ведь по ней-то издавна можно было безошибочно отличить селянина от горожанина. Впрочем, отдельные пред­меты, в том числе лапти, широко применялись в быту даже в пятидесятых гг. Что же касается 20-30-х, то в праздничные дни весь пригорок город­ской Петропавловской церкви напоминал огром­ную стаю гусей-лебедей. Такое впечатление про­изводила масса крестьянок в своих неизменных белых одеяниях. Испокон веков домотканое белое полотно являлось единственной тканью не только на пошив натель­ного белья, но и летней верхней одежды как муж­ской, так и женской. Даже повседневные верхние рубахи и женские фартухи не обходились без скромных цветных украшений. Не говоря уже о праздничной оде­жде, богато изукрашен­ной вышивкой с преобла­данием красных и чер­ных расцветок. Домотка­ные шерстяные андараки также радовали глаз гар­моничным разноцветьем. Особенным великолепием — не побоюсь такой вы­спренности — отлича­лись праздничные голов­ные уборы пожилых жен­щин из особо тонко­го холста. Сложнейше закручиваемая вокруг го­ловы намитка-полотенце длиной от 2 до 5 метров, заканчивалась распластаным по спине платом-мантией, производя впе­чатление торжественного своеобразия. Верхняя летняя одежда состояла из повседневной сермяги более грубого белого, иногда рыжеватого, сук­на. А вот праздничная тонкосуконная свитка ук­рашалась по швам и кар­манам затейливой вы­шивкой с пестрыми ки­сточками. Непременной принадлежностью верхней одежды служили домо­тканые узкие пасы-пояса ярких расцветок. Тогда как женскими головными уборами были разноцвет­ные хустки-платки и хустынки, более солидные зимние платки, мужчины летом носили соломенные капелюхи, нередко собст­венного изготовления, иногда кепки, зимой же преобладали овчинные шапки. В зимний период от стужи надежно охра­нял длиннополый кожух. Молодежь предпочитала укороченные полукожушки, затейливо расшитые по швам. Издревле пре­обладающим видом сель­ской обувки, прослужив­шей вплоть до половины нашего столетия, были лыковые постолы-лапти, преимущественно своей работы. Носимые зимой и летом, с той лишь раз­ницей, что онучи-портянки были либо суконны­ми, либо холщовыми, ко­торые в одном и другом варианте туго обвивались длинным шнуром. А вот валенки вследствие доро­говизны не пользовались большим спросом. Дале­ко не каждый мог себе позволить завести раз в жизни кожаные сапоги-чоботы. Как большая ценность они могли передаваться по наследст­ву. Надевались зачастую лишь на ближних подсту­пах к городу, остальной же путь проделывали за спиной владельца. Сель­ские щеголихи принаря­жались в незатейливые святочные шнурованые ботинки с высокими го­ленищами. Примечатель­ная особенность: босо­ногие бабы обязательно пеленали голени завойками — длинными поло­сами белого полотна, ни дать — ни взять, солдат­ские обмотки. Таково в самом беглом обзоре бы­ло стандартное одеяние наших деревенских жите­лей почти до второй по­ловины нынешнего века. В наши дни, увы! лишь немногие имеют об этом представление. Сохранив­шаяся малость изредка отлеживается еще в де­довских сундуках. Кто знает, какой редкостью теперь стали подлинные лыковые постолы, исправ­но служившие десяткам исчезнувших поколений. Большинство уцелевшего добришка застыло в ви­тринах краеведческих му­зеев.

«МОНОПОЛЬКА»

В виде исключения в за­ключительной заметке речь пойдет не об оче­редной исчезнувшей про­фессии, а о превратно­стях судеб всем горожа­нам знакомого комплекса зданий красного кирпича в конце Советской ули­цы. Некогда все они в разговорной речи объеди­нялись звучным словом «монополька». Когда в конце XIX ст. в России была введена государст­венная монополия на производство и продажу водочных изделий, вся продукция спиртзаводов должна была поступать на централизованую базу для дальнейшей ректифи­кации. При крупных име­ниях Кобринского уезда действовало немало спиртзаводов, для приема про­дукции которых и была выстроена «монополька». В обширных погребах центрального одноэтажно­го здания хранился спирт-сырец и происходили дальнейшие операции по его переработке в «соро­каградусную». Остальные дома предназначались для обслуживающего персона­ла. В десятые годы XX ст. спиртные базы были упразднены, а комплекс монопольки поступил в ведение министерства просвещения. Вскоре в центральном здании раз­местилось четырехкласс­ное городское училище. В двух смежных — че­тырехклассные мужская и женская приходские шко­лы. Остальные дома пред­назначались под учитель­ские квартиры. В середи­не 20-х гг. польская ад­министрация решила ис­пользовать центральное здание под гимназию, которая до того занимала два смежных деревянных дома по ул. Траугутта (Суворова). Существенно облегчило эту задачу предложение владелицы имения Грушево, попу­лярной польской писа­тельницы Марии Родзевичувны, выделить значи­тельные средства для надстройки второго эта­жа. В благодарность за проявленную щедрость гимназии было присвоено имя дарительницы. По­стоянное число учеников платной гимназии не пре­вышало 350-400. С осе­ни 1939 г. в этом доме обосновалась первая в уезде СШ № 1, в ней количество учащихся пе­ревалило за 1200. В пер­вые дни войны рокового 1941 г. сюда был переведен из соседней больницы военнополевой госпи­таль для обслуживания множества советских ра­неных, пострадавших во время боя у соседнего канала Боны. Вскоре оставшихся в живых ра­неных отправили в Брест, а здание было занято центральным ор­ганом гражданской окку­пационной власти — гебитскомиссариатом. Пос­ле изгнания оккупантов здание вновь стало рас­садником разумного, доброго, вечного…

А. МАРТЫНОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.